Сара Маклейн - Манящая тайна

Нет, никто его не знал по-настоящему.

— Я уже говорил, что не буду с ним драться. И я не желаю говорить об этом снова и снова. А если хочешь, чтобы мальчишка подрался, — дерись с ним сам.

Он ждал возражений Чейза, но не дождался.

— Что ж, Лондону это понравится. — Основатель «Ангела» встал, взял со стола список следующих матчей и стопку бумаг, лежавшую там еще до боя. — Отнести это для записи в бухгалтерские книги?

Темпл покачал головой:

— Нет, я сам этим займусь.

Чейз поморщился и пробормотал:

— Зачем тебе вообще понадобились эти документы?

Темпл взял у друга бумаги, где четким почерком были перечислены долги Монтлейка. Сотня фунтов здесь, тысяча там, дюжина акров земли. И еще сто акров, также дом, лошади, карета…

Пожав плечами, Темпл проговорил:

— Он ведь мог победить.

Чейз приподнял светлые брови.

— Мог?

— Да, мог, но не победил. — Темпл положил отчет на обшарпанный дубовый стол. — На эти бои они ставят все. Даже я не могу не признать значительность их потерь.

— И все-таки ты побеждаешь.

Да, конечно. Но он хорошо понимал тех, кто потерял все. Понимал, каково это, когда жизнь переворачивается в одно мгновение только из-за того, что ты сделал неверный выбор. Переворачивается из-за поступка, который не следовало совершать.

Хотя, конечно, имелись различия. Люди, выходившие на ринг, помнили, как делали свой выбор. А он, Темпл, не помнил. Впрочем, это не имело никакого значения.

Тут над дверью зазвенел колокольчик, возвещавший, что ванну наполнили, и это вернуло его в настоящее.

— В любом случае они заслуживают своих проигрышей, — заявил Темпл.

Чейз захохотал, и в этой тихой комнате его смех показался особенно громким.

— Ты так уверен в себе? Но может случиться, что в один прекрасный день ты не победишь с такой легкостью.

Темпл потянулся за полотенцем и обмотал тонкий турецкий хлопок вокруг шеи.

— Зловещие предсказания, — пробормотал он, направившись в ванную комнату. — Да-да, зловещие… и чудесные.

Улицы к востоку от Темпл-бара оставались оживленными всю ночь и кишели отбросами Лондона — ворами, проститутками и головорезами, выбравшимися из своих дневных укрытий в шальную тьму. Процветавшими в ней, наслаждавшимися ею, ждавшими ее с нетерпением. И сейчас они обходили свою территорию, куда не осмеливались заходить приличные люди, опасавшиеся столкнуться с изнанкой жизни — то есть с той жизнью, о которой им хотелось знать как можно меньше. И о которой Темпл знал абсолютно все.

Все, чем он был, все, чем он стал, все, чем он когда-нибудь будет, — все сошлось здесь, в этом месте, изобилующем спиртным и шлюхами. Идеальном месте для человека, желающего раствориться в ночи, исчезнуть, стать невидимкой.

Разумеется, хозяева ночи его видели. Видели все эти годы, с той самой минуты, как двенадцать лет назад он появился тут, такой юный… От него разило страхом и яростью, и у него не было ничего, кроме огромных кулаков. К тому же его постоянно преследовали шепотки, слухи о нем. Сначала Темпл притворялся, что не слышит этого слова, но годы шли, и в конце концов он с радостью принял его, а это звание стало для него почетным.

Убийца!

Они следили за ним, но подходить близко не решались, ведь он — герцог-убийца. И он постоянно ловил их любопытные взгляды — мол, с чего бы этот аристократишка, рожденный как положено, в законном браке и даже не с серебряной, а с бриллиантовой ложкой во рту, вдруг стал убийцей? Что за губительные, мрачные тайны так надежно хранят эти богатеи, прикрывая их шелками, драгоценностями и звонкой монетой?

Темпл подарил надежду самым темным личностям Лондона. Позволил им поверить, что их жизнь в сырости, грязи и саже не так уж и отличается от жизни тех, кто там, наверху. «Что ж, если герцог-убийца мог пасть так низко, — читал он в их скрытых взглядах, — то и мы можем подняться наверх». И в этой их робкой надежде крылась опасность. Опасность для него, Темпла.

Он завернул за угол, оставив позади огни и шум Лонг-Акра, и углубился в темнейшие улицы, на которых провел большую часть своей взрослой жизни.

Привычка и инстинкт заставили его шагать бесшумно. Он знал, что именно на этом отрезке пути, на последних ста ярдах, оставшихся до его городского дома, черпали отвагу те, кто скрывался во тьме. И ничего удивительного, что сейчас его тоже преследовали. Такое случалось и раньше. Люди отчаивались настолько, что пытались напасть на него, воспользовавшись ножами и дубинками, в надежде, что один-единственный точно нанесенный удар надолго оглушит его, что позволило бы из кармана вытащить кошелек.