Эмине Хелваджи - Дочь Роксоланы

Тогда молодой Нугами смиряться не умел.

Его научили.

Из пиратов вышли великолепные наставники для гордеца, жаждавшего свести наконец счеты с жизнью. Но самоубийство – непозволительная роскошь для раба, и малайцы обладали бесчисленными способами доказать это слишком строптивым пленникам.

Забудь о гордости. Забудь о чести. О достоинстве, вере в себя и еще сотне слов, когда-то значивших слишком много, а теперь бессмысленных и пустых.

О днях, проведенных в плену, нынешний Доку-ага вспоминать не любил. Хотя науку усвоил. Но остатки самурайской гордости, выпестованной с рождения, протестовали каждый раз, когда в памяти всплывали те «уроки».

Новый хозяин специфические навыки раба заприметил сразу же. Освобождать от цепей не спешил, искал общий язык. А когда пленник худо-бедно заговорил по-персидски, предложил особые условия. Нугами согласился – и стал охранником караванов. Вскоре он уже ориентировался в обычаях арабов, как в родной чайной церемонии. А дальше был Истанбул, где за воина-евнуха из далеких земель купцу предложили слишком хорошую цену…

И была Хюррем. Женщина, которой можно было служить. Которой стоило служить. Ронин вновь обрел господина, пускай даже это оказалась госпожа. Император здешних мест, называемый султаном, выбрал достойную супругу. Но, как и на родине, императорский дворец представлял перепутавшийся клубок змей, и женщине, которой Нугами принес присягу, требовалась помощь.

Что ж, мир изменился, как изменился и сам Нугами. Но, изменившись, мир снова стал правильным. И это было хорошо.

– Доку-ага! Почтеннейший Доку-ага!

Вернуться обратно из воспоминаний в реальность, во дворик, где неспешно болтали евнухи, оказалось делом одного мгновения. Паша из байки Кары уже успел сразиться с магрибцем и завладеть его имуществом и двумя женами – уж больно охоч стал до этого дела. Вот интересно, неужели все неполноценные стремятся восполнить упущенные возможности, постоянно болтая о плотских утехах, или только Кара таков? Хотя сам Доку-ага порой неделями не вспоминает о женщинах, занятый обучением будущих янычаров, сам султан решил, что в охране гарема способности столь одаренного воина пропадают зря, и назначил его на более высокую должность. С другой стороны, байки о женщинах здесь не редкость… Что ж, видимо, некоторым это нужно, а некоторым нет. Как обычно.

– Вам послание, почтеннейший! От Хюррем-хасеки!

Ученик евнуха топтался рядом с Доку-агой, выпучив от усердия глаза. Такого не увидишь на далекой, почти забытой родине. Здешние люди куда более открыты, хотя дворцовый этикет худо-бедно вгоняет их пылкость в рамки. Но читать их легко, пожалуй, куда легче, чем Коран…

– Говори.

– Хюррем-хасеки ожидает вас в покоях своей дочери, луноликой Михримах!

В такое время? Что ей там делать?

– Госпожа хасеки лично передала тебе это послание? – спокойно осведомился Доку-ага.

Мальчишка замотал головой:

– Нет, почтеннейший. Я передаю слова госпожи Михримах.

– Я понял. Ступай.

Мальчишка заторопился прочь, и это было хорошо, потому что не следует ученикам видеть легкую улыбку, промелькнувшую на лице Доку-аги, которого за глаза называли «ледяным» (а когда твердо были уверены, что он не слышит, – «ожившим камнем с ушами»). Любят все-таки местные ввернуть куда ни попадя красивое словцо! Кстати, надо будет как-нибудь лениво поинтересоваться, почему прицепились именно к ушам? Видал Доку-ага здесь и куда более лопоухих.

Итак, его девочка хочет видеть старого наставника. По-прежнему хочет видеть. По-прежнему ждет.

Иногда нужна самая малость, чтобы сердце забилось сильнее. Чтобы предназначение властно начало указывать тебе путь.

Это судьба.

Кисмет.

– …А юные девицы из хороших семей у них зачесывают волосы вот так. – Басак-ханум показала сначала на себе, но обе девочки захихикали (уж больно она не походила на «юную девицу из хорошей семьи», тем паче венецианской), а потом, улыбнувшись, на каждой из них – поочередно. – Две заколки вот тут, по одной на боковые пряди, еще пара сверху, и все это накрывается волосяной сеткой из тонких цепочек.

– Золотых?

– В по-настоящему хороших семьях – обязательно. И с диадемой, тоже чеканного золота. Камнями ее украшать – дурной вкус считается, тут нужен жемчуг. И вокруг тройного пучка на затылке – тоже жемчужная нить. Такая. Или вот такая.

Женщина вздохнула.

– Ну, няня, жемчуга-то у нас больше, чем у всех этих юных венецианок вместе! – утешила ее та девочка, над которой она сейчас трудилась. – И золота тоже. Мы ведь из самой хорошей семьи!