Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 2

Женщинам осталось лишь вздохнуть с облегчением, усадить мальчишек за сладости и шербет, а самим взяться за шитьё. Вот тут-то Ирис и удивилась, когда маркиза, словно само собой разумеющееся, подхватила одну из батистовых рубашек с намёткой по подолу, и… иголку с ниткой. Да так ловко принялась выкладывать стежки, да так ровнёхонько, словно заправская швея. Мэг украдкой лишь головой покачала.

«Вот это да!» – мысленно восхитилась девушка.

Шить, особенно вышивать, она любила. Рукоделию научилась ещё в Серале, и потом, в замужестве, всё старалась порадовать Аслан-бея приятными глазу мелочами. Огюст Бомарше, хоть и посмеивался над её увлечением, но не уставал повторять, что его «крестница» – словно Прекрасная дама, поджидающая за пяльцами возвращения своего верного рыцаря из похода. А однажды, после долгих жалоб на то, что его восстановленная кисть никак не вернёт былую ловкость, Аслан-бей, подумав, подошёл к юной жене, потихоньку нанизывающей очередную цепочку бисера для шитья вприкреп, вытащил из игольницы иглу – и протянул неугомонному пациенту.

– Вот, друг мой, решение всех твоих бед. Научись владеть ею так же виртуозно, как моя маленькая джаным – и забудешь, что когда-то новые пальцы не слушались.

Сейчас она улыбнулась, вспоминая пыхтение галла над пяльцами с канвой, и украдкой, исподлобья, кинула взгляд на соседку, сосредоточенное выражение лица точь в точь повторяло серьёзные гримасы Августа.

Но вот что интересно: Аннет напоминала Бомарше и кое в чём другом. Тот, хоть и возведённый за заслуги перед королём в графское достоинство, никогда не кичился титулом и без всякого стеснения поминал своё писарское прошлое. Гордился, что три года провёл на казённой службе, дабы после разорения и смерти родителя не дать скатиться семейству в окончательную нищету. Не было в нём ни вальяжного аристократизма сотоварища по посольству Ангеррана, в жилах которого так и просвечивалась голубая кровь, ни снобизма консула Франджипани, еле-еле снисходящего к менее титулованным особам, ни холодности Филиппа де Камилле с его манерой глядеть сквозь прислугу, будто не сновали вокруг ни горничные, ни камердинер, будто обеденный стол накрывался сам собой, и одежда и сапоги надевались чудесным образом сами, а кушанья доставались лакеями из воздуха…

Аннет на удивлённые взгляды Ирис лишь сверкнула белозубой улыбкой.

– Удивлена?

Та замялась.

– Н-не совсем… Думала, маркизы умеют только вышивать, шелками да жемчугом.

– Ну, не такая уж я и маркиза…

Изящным движением Аннет провела ноготком по шву, выравнивая натяжение нити, и подмигнула ошеломлённой девушке.

– В общем-то, совсем не маркиза. Титул достался мне случайно, от мужа, как и фамилия. Но не думай, я не какая-нибудь преступница в бегах, или шпионка… Просто мне надо было защитить сына. Одинокой женщине с малышом нелегко в этом мире, особенно, если хочется дать ребёнку всё самое лучшее. Пришлось…

Улыбка сошла с её личика.

– Послушай, Ирис…

Опустила шитьё на колени.

– Огюст сказал: тебе можно довериться. Ты надёжна, как скала. Я ему верю… и потому – верю тебе. Но захочешь ли ты взять на себя такую обузу, как чужая правда и чужие заботы? Одно твоё слово – и я замолчу. Просто скроюсь в закоулках Марселя и больше о тебе не вспомню.

– Погоди: как это – скроешься?

Ирис сморгнула. Сердито затрясла головой.

– Нет, так не годится. Мы преломили с тобой хлеб, мы спали под одним кровом, а сейчас делим одежду. Август сказал, что беда угрожает и тебе, и сыну. Да как же я тебя брошу? Аллах не зря сводит людей: наверное, мы нужны друг другу. Нет, Аннет, даже не думай пропадать. Что мне с того, что ты не маркиза? Я сама ещё три года назад была рабыней и султанским «подарком», а сейчас – меня называют почтенной вдовой и кланяются с уважением; хотя я всё та же, просто лежит на мне тень высокоучёного мужа, великого мудреца и учителя. Расскажи о себе всё, что сочтёшь нужным, и я помогу, чем сумею.

Губы Аннет задрожали. Сдержав рыдание, она подалась было к Ирис – и замерла в нерешительности. Та сама порывисто обняла её. Отстранилась. И обе засмеялись, обнаружив, что инстинктивно отставили вбок руки с зажатыми иглами, дабы не уколоть друг друга.

Няня Мэгги, худо-бедно понимавшая франкскую речь, опасливо покосилась на маркизу, но промолчала. И постаралась тихонько отодвинуться со своей работой подальше, чтобы не мешать душевной беседе, держа, впрочем, ушки на макушке. Будь они в Серале, она бы уже запричитала: «Ирис, детка, не слушай эту женщину! Не доведёт она тебя до добра!» Но сейчас – не торопилась осуждать. Жизнь в доме Аслан-бея сказалась на ней удивительным образом: даже видя великого человека нечасто, слушая его речи краем уха, она впитала немало мудростей и рассуждений, а избыток свободного времени позволял ей обдумывать, делать выводы. Да и от окружающих – стареньких служанок, садовника, сторожа и даже повара нередко можно было услышать: «А вот наш эфенди говорит в таких случаях…»