Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе

– Прекрати, Патрисия! – вмешался отец: – Ты – дочь графа Бломфилд. Слезы тебе не идут. Ты должна с гордостью и честью принимать все то, что мы делаем для тебя ради блага нашего рода. Твой сын, которого ты родишь в Москве, будет одновременно наследником и уэльского графства и русского боярства. В случаи смерти твоего будущего мужа, (если у вас, конечно, родятся дети), твой сын станет законным наследником. Если он будет мал, ты будешь всем управлять вместо него и тогда обретешь положение вдовы-регентши. Но и мы с матерью не вечны. В случаи моей смерти к тебе перейдет огромная часть наследства, как старшей дочери, если умрет мать – то все ее имущество, перешедшее к ней от рождения. Ты станешь самой богатой женщиной в Уэльсе. Если бы мы пообещали твою руку и сердце молодому парню, то тогда было бы все по-другому, – я мало – чего понимала в наследстве, но одно я знала: я имею право на меньшую часть земель отца, но на мамино имущество я не могу даже претендовать, поскольку являлась младшей в семье. Что ж, меня это не сильно огорчала, поскольку я знала, что скоро тоже выйду замуж. Одного мне бояться больше было незачем: родители не отдадут меня русскому, ибо брак двух дочерей за славян был им не выгоден.

Сестра, едва заметным жестом руки смахнула с ресниц слезы.

– Собирайся, дочка, вскоре ты предстанешь перед супругом и его Родиной! Мама и гувернантка помогут тебе собрать все необходимые вещи. Я хочу, дабы ты отправилась в Москву как можно раньше, желательно, до конца месяца. Всем хорошего вечера, – отец вышел из залы, направляясь в свой кабинет.

Вечером сестра и мама разбирали дары, преподнесенные Андреем Григорьевичем и его сестрой – Натальей Григорьевной. Среди русских кафтанов проскальзывали даже изысканные драгоценности, несколько зеркал и два гребня. Что ж, не слишком богатые подарки. Но Патрисия, как мне показалось, довольствовалась и этим. Если бы она не была в таком грустном расположении духа, то, возможно, ругала своего будущего муженька. Но сестрица молчала, пропуская между пальцами шелк платьев. Поездка и вправду была такой неожиданной, что все буквально метались по дворцу.

Однажды ночью я услышала плач Патрисии. Моя несчастная сестренка, впившись заплаканным лицом в подушку, тихо плакала. Мы спали в одной комнате, и еще никогда я не видела, что бы моя волевая сестрица рыдала. Но сочувствие, несмотря на обиду, все равно шелохнулось у меня в душе. Встав с кровати, я подошла к ее постели и тихо пролепетала, пытаясь не выказать свое радости, когда я увидела, что моя недоброжелательница, которая всегда затмевала меня перед родителями, раздавлена своим скорым замужеством: – Не плачь, сестра. Ведь ты же давно хотела выйти замуж, говорила, что у тебя отбоя от женихов не будет. Увы, тебя, такую молодую, умную, красивую, богатую наследницу, отдают в жертву больному старику. Но ничего не поделаешь. Ведь так пожелали наши венценосные родители и, возможно, сама матушка-судьба. Смирись, ведь уже ничего не исправить. Интересно, какое имя тебе дадут в Москве. Надеюсь, на родине твоего жениха не забудут, что ты дочь графа. Знаешь, я неоднократно слышала слухи о том, что славяне – варвары, – я проговорила эти слова с таким наслаждением, что приятный озноб пробежал по всему телу. Когда я собралась уходить к своей постели, Патрисия схватила меня за руку. От ее острых ногтей, впившихся мне в запястье, я едва не вскликнула: – Не радуйся, Вивиана. Меня родители продали ради власти, и тебя продадут. Мы ведь сестры, и у нас судьбы будут очень похожи. Ты, так же, как и я, будешь сгорать от боли и печали. Тебя тоже увезет корабль в чужую страну, где ты станешь только пешкой в политической игре. Я ошиблась в родителях, и ты ошибешься, – от этих жутких слов у меня мурашки пробежали по коже. Я непонимающе уставилась на сестру. Несмотря на ночной мрак, я сумела разглядеть в ее глазах то, что привело меня в ужас. Нет, это была не насмешка, не злость, а лишь сочувствие. Что-то Патрисия знала, то, что, разумеется, касалось меня. Но спрашивать я не стала. Если бы это было срочно, она бы сама сказала. Я была из тех людей, которые не спешили выпытывать сразу всю правду. Я наслаждалась красивой ложью, а к реальности относилась, как к суровому монстру.

Весь остаток ночи я не могла спать. Патрисия, на удивление, после разговора со мной перестала лить слезы и сразу предалась сну. Ох, как я ей тогда завидовала. Она смогла хоть на несколько часов отвернуться от жестокой реальности предстоящего дня, я же только лежала, уставившись в потолок. Родители никогда не говорили со мной о моем замужестве, но я знала, что это время все равно когда-то наступит. Я была младшей в семье, но это не означило, что мой брак не играет никакой государственной роли.