Милана Шторм - Пламя вешних вод

– Разговаривать тебе сейчас не надо. Молчи. Я все поняла, – Ши вновь поднесла чашу к его губам, и в этот раз Фэтан не сопротивлялся. Вода вновь обожгла его нёбо в первый момент, но затем принесла еще большее облегчение. Когда содержимое чаши кончилось, Фэтан перестал чувствовать себя обугленной головешкой.

Захотелось спать.

– Спа…си…бо… – прошептал он, ужасаясь гнусному звуку своего голоса.

Ши усмехнулась.

– Спи, – приказала она, задувая свечу. – Ночь на дворе.

Теперь, когда он вновь не видел ее, она вновь представлялась ему старухой.

Не желая больше об этом думать, Фэтан закрыл глаза, наслаждаясь обретенным облегчением, и почти сразу заснул.

***

Девушка со старушечьим голосом носила имя Шиван. Она всегда одевалась в тряпье. А вода из подвала обладала поистине волшебными свойствами. Именно эти знания Фэтану открылись в следующие три дня. Он все еще толком не мог двигаться, о том, чтобы вставать с постели и речи не шло, но слабость постепенно уходила, а выжженная пустыня внутри – остывала. И остывала она именно из-за воды. Из-за воды, которую приносили из подвала.

Находясь в абсолютно беспомощном положении, Фэтан был полностью зависим от милости Рины и Шиван. Кем приходятся друг другу две его спасительницы, он понять не мог. Точно не мать и дочь – слишком маленькая разница в возрасте. Но и сестрами их назвать было нельзя: уж очень не похожи они были друг на друга.

Разгадку этой тайны Фэтан решил отложить на потом: Рина разговаривала с ним неохотно, а Шиван, видимо, поняв, что он вздрагивает от звуков ее каркающего голоса, пыталась вообще с ним не говорить без крайней на то необходимости. Фэтан не знал, радоваться этому или нет. Наблюдать за тем, как Шиван хлопочет по хозяйству было приятно. Более того, на исходе третьего дня, он обнаружил, что это превратилось в потребность. Потребность видеть ее. Пока на его глазах рыжеволосая и рыжеглазая девушка подметала полы, готовила обед или штопала белье, он был почти счастлив. Стоило ей исчезнуть из поля его зрения – и в груди становилось тяжело, будто его сердце превращалось в каменную глыбу, неспособную качать кровь по жилам.

Сначала он не понимал, что с ним происходит, а потом понял, что это благодарность. Что бы не двигало этой девушкой, он был жив. И она, жительница деревеньки, которую он едва не уничтожил своим Огнем, ухаживала за ним. Выхаживала его. Давала ему надежду на последующую жизнь.

Пустыня внутри Фэтана действительно остывала, и теперь Шиван все реже подходила к нему для того, чтобы поменять тряпицу на лбу или просто остудить бушующее пламя своей прохладной ладонью.

Фэтан даже жалел, что поправляется. Ему очень нравились прикосновения Шиван, но чем лучше ему становилось, тем реже она прикасалась к нему.

Но на четвертый день все изменилось. То ли Шиван надоело приносить ему судно, то ли она действительно посчитала его способным на подвиг, но проснувшись однажды утром Фэтан увидел перед собой свою милую сиделку, у которой было самое решительное выражение лица.

– Вставай! – велела она, увидев, что он проснулся.

Фэтан спросонья не сразу понял, о чем она говорит: увидев ее рядом, он сразу улыбнулся. Потому что смотреть на ее огненные пламенные волосы без улыбки он не мог. И только потом до него дошел смысл того, что она сказала.

– Но я не могу, – прохрипел он. – Мне… я слишком слаб.

Шиван фыркнула.

– Ты действительно так считаешь? Или тебе нравится, что я омываю тебя каждый день?

Фэтан промолчал, не зная, что сказать. Процедура омовения и смены судна была унизительной, а особенно в свете того, что Шиван будила в нем странные желания. Ему хотелось бы выглядеть перед ней мужественным и величественным. Настоящим мужчиной… но он был выгорающим магом, который уже неделю пользовался ее милосердием.

Шанс был упущен с самого начала.

Но ведь всегда есть шанс все исправить, так?

Всегда есть шанс исправить то, что мы натворили…

Поэтому Фэтан попытался. И у него даже что-то получилось. Он смог не просто прикоснуться к Шиван, он смог наслаждаться ее объятиями… условными объятиями, пока она кое-как тащила его к деревянной пристройке во дворе, оказавшейся нужником. Переставлять ноги самостоятельно было действительно трудно: колени отказывались сгибаться, а обнаженные ступни, ощущая под собой шелк птичьей гречишки – чувствовать именно шелк, а не мелкие камешки, впивавшиеся в подошву, будто лезвия.

Зачем она его потащила? Хотела, чтобы он еще больше мучился? Хотела испытать его?