Ульяна Соболева - Легенды о проклятых 3. Обреченные

Ран попятился в сторону повозки с лошадьми, чтобы спрятаться под ней, но лошади в ужасе стали на дыбы, заржали, шарахаясь в разные стороны, и именно в этот момент смотрящий обернулся на истошный крик. Он увидел то, что заставило его застыть и от шока погрузиться в ступор. Двое из тех, кто вошли в цитадель, набрасывались на солдат, впиваясь в них скрюченными пальцами и медленно открывая рты все шире и шире, так, что по уголкам,, возле синеватых губ появлялись жуткие трещины, обнажая черное ничто, дыру под кожей. Они заглатывали головы своих жертв ртами-дырами и тела несчастных конвульсивно дергались, словно с них высасывали жизнь, а потом выплевывали на землю, чтобы через несколько секунд убитый поднялся на ноги и посмотрел на мир черными без белков и радужки глазами. Ран спрятался у самого забора, но назвать это место укромным было бы неверно, скорее, наоборот, он сидел на самом виду, и солнце светило ему прямо в лицо…возможно именно это и спасло ему жизнь, ведь твари, притворившиеся людьми, казалось не замечали его и проходили мимо, по крайней мере, он будет так рассказывать, когда доберется до дороги на Храм Астры. Его, конечно же, прозовут безумцем, потому что всем известно, от чего в Раване умирали жители и солдаты. Как и везде в других местах этой зимой – с голоду или от эпидемии чумы, но никак не от нашествия теней в облике людей из Гарана, где народ так же скосила эпидемия.

Ран со временем перестал рассказывать эти ужасы, ему все равно никто не верил, а ночи полной луны закончились. Только бывшему смотрящему казалось, что это далеко не последняя деревня, которая вымрет с «голоду» за эту зиму, и он бежал на юг. Как можно дальше от жуткого места.

Никогда в своей жизни Данат не испытывал этой ядовитой смеси эмоций: жгучая ненависть и в то же время дикое желание удерживать рядом, ломать, унижать и заставить преклоняться, если уж не перед собой, то перед силой Иллина, а шеана упрямая не подчинялась, не становилась на колени и не принимала постриг. Её не пугали ни угрозы, ни обещания избавления от боли душевной. За это Данату хотелось содрать с ниады одежду и хлестать ее шипованными плетьми, а потом клеймить ее тело снова и снова, чувствуя, как дергается его плоть только от одной мысли об этом, вспоминая наслаждение, которое испытал, глядя на распластанную на алтаре велиарию Лассара. Было в ней, покоренной и униженной, нечто эпичное и прекрасное. Ведь в этот момент Данат был во сто крат сильнее ее и даже самого Ода Первого, возомнившего себя таким же могущественным, как и Иллин.

И его сука-дочь, посмевшая осквернить алтарь грязной связью с валлассаром и понести от него греховный приплод, который был настолько слаб и гнилостен, что не пережил и двух лунных недель. Данат содрогался, представляя себе Одейю, извивающуюся под Рейном дас Даалом…как тогда, когда увидел ее, выгибающуюся на постели с руками, зажатыми между ног и разметавшимися по грязному матрасу красными волосами. Только в мыслях астреля над ней яростно и остервенело двигался велиар Валласса, проклятый варвар, присягнувший Саанану. Его сильные ягодицы сжимались и напрягались, вбивая чресла в красноволосую женщину, а Данат скрежетал зубами и бился потным лбом о косяк двери, проклиная обоих… и себя заодно, потому что он даже мечтать не смел о том, чтобы прикоснуться к ней хотя бы пальцем…а презренный ублюдок трахал ее, как хотел и когда хотел. Трахал, не обжигая плоть, а это значит шеана предала своего Иллина и признала хозяином валлассара. Она делала с ним то, что он, Данат, никогда сделать не сможет, потому что его плоть мертва и не знает, что значит каменеть …она лишь может дергаться от оргазма…от безумного и прекрасного по своей силе наслаждения, которое Данат познал, узрев эту сучку, и уже не мог отказаться от этого, возвращаясь мысленно снова и снова к тому моменту. Он даже пытался трогать свой член…но ни одно прикосновение к изуродованной плоти не приносило такого удовольствия, как мысли о ниаде, с раскинутыми в сторону ногами извивающейся на алтаре. У него скулы сводило от мысли о том, какова на вкус ее розовая плоть изнутри.

Грязный валлассар касался ее там? Конечно, касался. Он вбивал в нее свое семя так долго и так часто, что проклятая понесла от него. И Данат не знал, за что ненавидит их обоих больше: за то, что они это делали, или за то, что сам астрель никогда не сможет этого сделать ни с ней, ни с кем-либо другим. Впрочем, как и любой другой послушник храма Астра, вне зависимости от принадлежности к фракции*1. Астрели бесплодны, невозбудимы на плотские утехи, и их тело служит лишь сосудом для души, отданной всецело Иллину. Грязные и отвратительные мысли несвойственны им.