Галина Гончарова - Красная зима

Оп-па!

А это что у нас за выступление? Концерт самодеятельности?

– …такие же братья! И они так же хотят свободы! А мы их держим в плену! Мы хотим прийти на их землю! А фереи могут жить своим умом! Могут решить сами для себя! Могут…

Оратор понял, что стоящие кругом люди не столько слушают, сколько смотрят, икнул – и обернулся. И встретился взглядом с нежной улыбкой Валежного.

– Да ты продолжай, жом, – почти ласково попросил генерал. – Не стесняйся. Кто там и как жить может? А мы послушаем!

Жом дернулся, но понял, что бежать некуда. А раз так…

Бывали уже такие ситуации. Когда агитаторы начинали кричать, заводили толпу, а под шумок…

Да, вот именно, что под шумок. Можно и Валежного пристрелить. И войско отсюда увести… кому какая разница, что горцы пойдут в набег? Зато у Освобождения будет еще один полк – Ферейский!

Это важнее, чем какие-то там крестьяне, живущие в предгорьях! Понимать надо!

А Валежный тоже радовался.

Агитаторы ему и даром не нужны! От одной такой крикливой пакости проблем может быть – вагон с прицепом! Одна паршивая овца все стадо перепортит! Но в том-то и беда! Побеждать этих гадов надо на их поле! А не плодить мучеников!

Так что…

– Это не фереи пришли к нам! – вновь завелся оратор. – Они бы жили и жили, а мы! Мы присоединили их к Русине! Мы заставили их принять наш язык и веру! Мы пытаемся причесать всех под одну гребенку! Мы не даем им стать самостоятельными! И сейчас – за что будут гибнуть их люди?! За то, чтобы Петер карманы набил?! За это мы голову сложим?! Да?!

Валежный сделал шаг к нему, но…

Не успел.

Попросту не успел.

Вперед шагнул корнет. Почти мальчишка, лет семнадцать-восемнадцать. Такой же, как тот, которого он сейчас отправил с поручением. Совсем еще ребенок.

– Голову мы за родину сложим! – зазвенел полудетский голос. – Понял ты, мразь?! За то, чтобы наших людей не резали и не грабили! Ты в селе был, которое эти фереи навестили? Нет! Так сходи, скотина! Головешки там! И живых нет! Кого убили, кого с собой увели, в Чилиан продадут! Наши люди о смерти молить будут, как о милости! Знаешь, как мирные фереи развлекаются? Как уши режут, носы, руки отрубают, горло нашим людям перерезают, как баранам? Младенцев в снег выбрасывают – с них пользы никакой, а растить долго! Не знаешь?!

Оратор отступил, но куда там! Корнет надвигался на него. А потом вытащил что-то из-за пазухи.

– На! Смотри, скотина!

Перед оратором упал на землю хлеб.

Черный?

Черная земля. Белый снег. Черный хлеб.

– Изба сгорела! Хлеб остался!

И до Валежного дошло. Хлеб… он просто сгорел. Корка черная… а мальчишка…

– Дядька мой там жил! Понял?! Он меня вырастил, в отставку вышел, уехал в предгорья! Жить хотел, детей растить! За что его?! Ему те фереи и даром бы не сдались, он к ним первый не ходил! Они пришли на нашу землю – жечь и грабить! Не для выживания – для развлечения! Да будут прокляты те, кто смеется, видя чужую кровь!

Солдаты согласно загудели.

Такие истории и они могли поведать. Настроение переломилось, теперь уже на оратора смотрели с этаким плотоядным интересом.

И тот почуял!

Дернулся вправо, влево, заметался, что пойманная крыса.

– Мы родину защищаем! – решил добить Валежный. – Император придет и уйдет, Русина останется!

И его слова оказались последней каплей.

Агитатор бросил руку за пазуху.

Прогремел выстрел.

Антон Андреевич даже не сразу понял, что он – жив.

А наземь оседает, подламывается в коленях тот самый корнет. И лицо его бледнеет, выцветает… на мундире кровь – черная. На снегу – алая.

Но инстинкты взяли верх.

– Не убивать! Живьем брать! – загремел над лагерем голос генерала.

Кто-то кричал.

Кто-то бежал.

Кого-то били.

А Валежный стоял на коленях рядом с мальчишкой-корнетом и чувствовал себя…

Впервые он подумал именно так.

Будь проклята война!

Будь. Проклята. Война.

Поздно вечером он слушал доклад.

Все было просто и гадко, чего уж там! Жом Пламенный (Валежный пометил себе – не забыть, повесить на осине) решил провернуть с Ферейским полком то же, что и с другими. Берется десятка два крикунов, в нужный момент они начинают стачку.

То есть начинают-то человек десять. А остальные – ждут.

И когда начальство является унимать дерзкие речи, попросту отстреливают генералов, полковников, кого там еще… и берут власть.

Примитивно, но действенно.

Командования нет, а солдат повиноваться приучен. Налить водки, рассказать о свободах, да и приказ отдать не забыть.