Анна Шнайдер - Тьма императора. Жизнь на двоих

Как только Анна вышла, Александр широко зевнул, и Арен, внимательно поглядев на ребенка, заключил:

– Тебе тоже пора спать.

– Не-э-э, – заканючил наследник. – Ты только плишел! Давай поиглаем. Постлоим галаж для магмобилей.

– Недолго, Алекс. А потом спать.

– Холошо!

Виктория, пока они играли, сидела рядом и смотрела на Арена. Иногда сын подбегал к ней что-то показывать, но она толком не слушала – глядела на мужа.

Такой уставший, почти мертвый. Так хотелось сказать или сделать что-то, чтобы ему стало легче. Но что она может? Да ему и не надо от нее ничего.

Через полчаса Александр уснул среди игрушек, и император, подняв сына, негромко сказал, бросив на Викторию короткий взгляд:

– Я помогу ему умыться и уложу. Иди спать, Вик, ты тоже устала.

– Ты… – Спрашивать было неловко и почему-то стыдно. – Ты потом зайдешь ко мне?

– Не сегодня, – ответил Арен спокойно и ушел в ванную с Алексом на руках.

Несколько секунд Виктория стояла посреди детской с таким чувством, будто муж в нее плюнул, и больше всего на свете ей хотелось упасть на пол и зарыдать.

Но постепенно, по капле, это желание проходило.

«Он просто устал. Устал гораздо больше, чем ты».

Остаться? Попытаться поговорить? Только вот о чем?

Виктория сама не знала, почему так хочет что-то сказать Арену. И что именно, она тоже не могла понять.

В конце концов, вытерев рукавом заслезившиеся глаза, Виктория покинула детскую, признав, что даже если она останется, это ни к чему не приведет. Осознавать, что все ее действия будут бесполезными и легче от них Арену не станет, оказалось очень мучительно.

Император помог сыну умыться, но, несмотря на то что десятью минутами ранее Алекс уснул во время игры, он еще долго возился в кровати, капризничал и никак не хотел засыпать без Агаты. Пришлось читать ему книгу, стараясь не отвлекаться на воспоминания о том, как София пела детям колыбельную всего лишь два дня назад. Прекрасным, чистым, чуть дрожащим голосом, пытаясь не смотреть на императора, но все равно иногда поднимая взгляд – чтобы тут же его опустить.

Думать о Софии было мучительно, но не думать Арен не мог. И когда Александр уснул, император тихо вышел за дверь спальни, шагнул в камин и начал строить лифт в ее комнату.

Арен знал, что его маленькой аньян там нет и, возможно, больше никогда не будет. В этом переносе не имелось никакого смысла… практического смысла… Но туда неимоверно тянуло, словно там, в той комнате, осталось что-то важное.

Тишина и темнота – вот что увидел Арен, когда вышел из камина. Свет лился только от пламени, и император не стал зажигать светильники – боялся заметить то, что изменилось здесь со вчерашнего дня. Дознаватели, конечно, тут побывали, не могли не побывать. Не важно, что это ничего не дало – таков порядок.

Арен вздохнул – в легких было тесно и почему-то горячо – и подошел к столу, на котором лежала стопка рисунков Софии. Она не могла оставить все так, значит, рисунки вытащили коллеги Дайда или он сам.

Император запустил в воздух огненный шар магического светильника, протянул руку и взял верхний рисунок.

Озеро Чол, куда они переносились с Софией… кажется, в среду. Защитник, такое ощущение, что с тех пор прошла целая вечность.

Следующий рисунок – Коралловое море. Нежные и радостные краски, ощущение безмятежности и полета… Сейчас Арену казалось, что той поездки вообще не было.

Император отложил листок бумаги в сторону – и задохнулся, замер, увидев на рисунке самого себя, улыбающегося, счастливого, в плавках и с капельками воды по всему телу. Все было выписано с педантичной точностью, в мельчайших подробностях, и Арен даже дотронулся до капелек воды ладонью – не намокнет ли?

Не намокла.

Он закрыл глаза, пытаясь справиться с собой. Отчаяние захлестывало, накрывало с головой, впору ставить эмпатический щит внутри собственной души – но это, к сожалению, невозможно.

Невозможным было и еще кое-что. Вместо пустоты, поселившейся в нем со дня смерти Агаты Арманиус, в груди теперь будто полыхал костер. Пламя обжигало до боли, до кровавых всполохов в глазах, до дрожи во всем теле, и сердце билось, стучало, бесновалось в грудной клетке, словно мечтало порвать ее и вырваться наружу.

И правильно. Зачем ему это сердце, если Софии больше нет?

Арен, глухо застонав, положил на место рисунок и отвернулся. Дурак! Почему не замечал этого раньше? Окунался в ее эмоции, пил их, как ключевую воду, не понимая, что они не только ее – и его тоже! Поэтому и не мог в последние дни отделить Софию от своей души, поэтому и чувствовал ее и себя единым целым. От искры может разгореться пламя, а София была гораздо больше, чем искра.