Ирина Критская - Айя. Жизнь… и после…

Когда они приезжали к свекрови – их поселяли в самую крошечную комнатку – бывшую кладовку. Скорее всего, причиной такого пренебрежения были их редкие посещения, но Айя привела комнатку в порядок, купила веселенькие белые занавесочки в стиле "село", накрыла малюсенький столик выстиранной и накрахмаленной старинной скатертью с кружевами, повесила образок и поставила вазу с люпинами. Диванчик был небольшой, но мягкий, даже зеркалу с полкой нашлось место. В целом получилось мило. Эта комната служила Айе убежищем, и она пряталась в ней, когда громогласный оптимизм свекрови доставал ее до печенок.

Присев перед зеркалом, Айя распустила волосы, медленно расчесывала их щеткой и рассматривала свое лицо. Изящный нос, очень белая кожа и огромные глаза с пушистыми ресницами были ее гордостью. Немного портил узкий, бледный рот, довольно оттопыренные уши и слишком длинная, худая шея. Но все это удачно маскировалось и при правильном использовании превращалось в достоинство. Крому ушей, конечно. Но уши, удачно прятались в пышной копне длинных, темных волос. Нравилась она себе очень. Правда, сегодня она была бледновата. Но – почти бессонная ночь – еще бы. И такая ночь… От медленного созерцания, ее снова отвлек муж. Влетел, чмокнул, затеребил.

–Айк, там мать уже оладьи напекла, с клубникой и со сметаной. Давай, не копайся. Ждем.

Он выскочил так же суматошно, как влетел и Айя, чуть припудрив синеватые подглазья, натянула белый, в ромашку сарафан и лениво побрела на кухню.

Когда электричка, наконец, добралась, слегка почихивая до их станции и Айя легко коснулась, наконец, каблучками асфальта – ей показалось, что нет никого счастливее. Под вечер собрался дождь, но она дождь в Москве всегда любила. Даже нудный, ноябрьский, противный, когда в окнах домов уже в четыре часа пополудни загорается свет и город кажется спящим, но очень уютным, она не грустила. Смотрела, как все встряхиваются, как мокрые звери, брезгливо морщась от холодной влаги и радостно жмурилась, поплотнее натянув капюшон и выглядывая из-под зонтика мышкой из норки.

А уж в июне! Теплый, суматошный, поднимающий жар с асфальта облачками пара запашистый и легкий. Под таким дождем Айе всегда хотелось снять туфли и бежать босиком по пузыристыми лужам, шлепая пятками и вздымая за собой бурунчики серой воды.

Но сегодня бежать, почему-то не хотелось. Немного болел бок и чуть познабливало – то ли переела клубники, то ли простыла ночью на той яблоне. Айя зябко закуталась в тонкую ветровку, которая не согревала, а, наоборот, холодила намокшей тканью, и, придерживая себя за мужнин локоть, поплелась к троллейбусу. Вроде только что скакнула козой из вагона, и вот тебе – свинцовая тяжесть навалилась и придавила к земле. Саша втянул ее в салон, заботливо усадил на свободное место и коснулся лба.

Ты что, малыш? Уж, не заболела ли?

Саша всегда опасливо относился к ее болезням. Несмотря на профессию и множество благодарных больных, при недомоганиях жены он терялся, как первокурсник и забывал все, что знал

Не знаю, что-то мне как-то…

Айя сама не знала, зачем она это ляпнула. Сейчас начнется… Притирки, чаек с медком, компрессики и прочее.

Ну ничего, детка. Сейчас доберемся – я тебя полечу. Потерпи

В квартире было темно и прохладно. Айя терпеливо выдержала все мужнины процедуры и провалилась в сон.

Утро было солнечным, лучи прорывались через реденькую, в кружевные розочки занавеску, подаренную свекровью и, преодолев препятствие, слабели, расщеплялись, как тоненькие лучинки и пятнышками ложились на полированный письменный стол – тоже свекровин подарок.

Бери. Это Сашенька на нем еще уроки делал. Разбогатеешь, выбросишь. А пока – это тебе и стол, и тумба, вон сколько ящиков.

Свекровь тогда, действительно, от души помогала обставить им квартиру – наследство Айиного дедушки и теперь их собственность. И радовала их каждая мебелюшка, как будто она стоила тысячи и десятки тысяч. Айя тогда и не думала отказываться, перспектива разбогатеть ей казалось очень далекой. Да так они и не разбогатели. Поэтому реденькая занавеска и стол, еще бывший свидетелем, как ее муж на горшок ходил, остались в их квартире. И, похоже, навсегда.

На работе Айя быстро пришла в себя, хотя еще в метро чувствовала зябковатую гадость в теле. Чуть поламывало кости, но это уже почти не мешало. Закончив, наконец, статью, которую она мучила неделю, она встала, потянулась по-кошачьи, как всегда, с удовольствием поймав взгляд на своих бедрах молоденького курьера и, побросав вещи в сумку, вышла на улицу.