Наталья Ручей - Мои крылья

– Мой сын не преступник, – мой надломленный голос выдавал эмоции, вопреки попытке их скрыть. – Он пытался спасти осужденного.

– Всего-то? Как смело! Один преступник хочет спасти другого!

– Папа… – голос сорвался, говорить не хотелось.

С чужим мужчиной, что стоял напротив меня с уверенностью Бога, говорить не хотелось. Я чувствовала, что он не поможет, я уже поняла – душой, сердцем, что он не спасет моего сына, но пока был хоть маленький шанс, я за него цеплялась. Я даже всерьез подумывала встать перед отцом на колени…

Возможно ли, что мое падение оставит Стэнли в живых? Возможно ли, что все эти годы отец ждал от меня именно этого?

– Кого он пытался спасти? – глаза отца перестали жечь льдом, теперь они обдавали мое тело горячим ветром.

Эмоции отца били через край, словно проверяя, где предел моей выдержки. Если бы не семейный иммунитет, я бы сгорела заживо. Мой отец – один из самых сильных представителей анкер, и один из самых злопамятных, как оказалось.

– Только не говори, что какую-нибудь невинную барышню!

Он забавлялся. В то время как мой сын, который на самом деле пытался спасти невинную барышню, в темнице. Нет, он не плачет. Я знала сына, он может держать боль в себе, он сильный, и он никогда не разрешал плакать мне, говоря, что это пройдет, что мы сможем…

И я смогу.

Не брошусь на равнодушного мужчину напротив с криками, кулаками. Не сорвусь. Не заплачу, потому что он, как и Стэнли, не переносит слез. У них много общего, хотя отец никогда (это я уже поняла) не признает этого.

– Он пытался спасти одну девушку… – начала я.

– Илия! – взорвался отец. – Я легко могу навести справки, ты знаешь. Кого пытался спасти, – сарказм и неверие в голосе, – твой… Твой?

Он так и смог назвать его моим сыном, но я проглотила боль и обиду. Пусть так. Это мой мальчик. Только мой, и никого больше. Главное – вытащить его из темницы, спасти! Но отец все равно узнает, если согласится помочь, поэтому лгать ему не было смысла.

– Он пытался спасти демона.

Отец рассмеялся.

Он так редко смеялся, по крайне мере, я слышала всего пару раз, да и то его смех больше напоминал громкий выдох. А здесь он хохотал с удовольствием, долго, и даже взгляд его, обычно строгий, смягчился.

– Вот так ирония! – утирая слезу возле левого глаза, сказал он, вдоволь нахохотавшись. – Никогда не думал, что услышу такую хорошую шутку! А я сижу здесь над документами, заработался так, что глаза болят, и вот являешься ты, и смешишь меня. Да уж, стоило подождать десять лет!

Лицо его снова стало серьезным, а глаза превратились в нейтральное голубое небо.

– Ты не пришла, чтобы признать свою вину перед семьей, – обвинительно начал он. – Демоны с тобой, ты не пришла даже просто так, чтобы остаться, и мы бы забыли о прошлом. Ты пришла, потому что тебе нужна моя помощь!

Отец думал, что смутит меня, думал, что его слова хлещут меня больнее пощечин, но они проходили мимо. Болью отдавалась только уверенность, что он не поможет.

– Да, – сказала я, сжав со всей силы сорванный с шеи кулон, и один из его углов впился в ладонь. Достаточно больно, чтобы затмить боль от того, что я опустилась перед отцом на колени и повинно склонила голову. – Да, это так. Ты прав. Я пришла за помощью.

Последний шанс. Для меня, для отца, для нас.

Но он молчал. Мне послышался хрип, но я не подняла головы. Я не могла видеть его, не хотела прочесть ответ до того, как скажу ему все, как попробую еще раз уговорить. Быть может, он сжалится? Быть может, он вспомнит, как еще маленькой за побег из замка меня пытались поставить на колени на соль, но я сказала, что лучше смерть! Меня выпороли, оставили без еды на день, и я в отместку не ела еще неделю, пока отцу не пришлось прийти в мою комнату лично и попросить меня жить. Быть может, он вспомнит, как я обняла его тогда и сказала, что люблю, и ради него буду есть, так часто, как он захочет.

Он захотел так много, что я за полгода поправилась на десять кило, и потом с трудом их сбросила. Ради папы я почти еще год была толстой, я была самой толстой из всех знакомых мне анкер.

– Я пришла за помощью, – повторила я, разрывая непослушным голосом гнетущее молчание. – К отцу. К тому, кого считала самым близким на свете.

Он молчал. Мои надежды на помощь рухнули, а вместе с ними сдержанность, и я, наконец, сказала то, что все эти годы жгло меня изнутри.

– Пришла к тому, кто предал меня. К тому, кто уговаривал убить моего сына. К тому, у кого был шанс все исправить. Ты отказался от меня еще тогда, но я…