Анастасия Кобякова - Я у тебя есть

Славик перенес смерть бабушки легче меня, он уже успел близко познакомиться с этой старухой с косой, посмотрел ей в глаза и перестал бояться. Он утешал меня, утверждая, что умирать совсем не страшно, страшнее испытывать постоянную и изматывающую боль. Я и сама понимала, лучше всего уйти из жизни так, тихо и во сне, чем каждодневно мучиться не только физической болью, но и осознанием, что ты медленно, но верно умираешь. В такой ситуации сложно сказать кому хуже, тому, кто умирает или тем, кто всё это время находится рядом.

Нужно было искать Славику сиделку, но у меня на это не было никаких сил, и я день ото дня откладывала поиски. Дни отпуска таяли, будто фруктовый зефир на солнце, а меня все не отпускала боль и тоска, от одной только мысли о выходе на работу опускались руки, и накатывала усталость. Я во второй раз не переживу жалостливые и сочувствующие взгляды коллег. Неужели они не понимают, что от этого мне становится только хуже! Разве так сложно сделать вид, что ничего не произошло и продолжить относиться ко мне как обычно. Я не прошу у них ни жалости, ни сочувствия, мне от них этого не нужно. Я сама справлюсь со своим горем, точнее мы вдвоём с сыном справимся, переживём и будем жить дальше.

После трёх дней непрерывных дождей мы дождались-таки тёплой и солнечной погоды. Сегодня мы идём гулять. Три дня проведенные взаперти в квартире, где всё напоминало о недавней трагедии, показались мне сущим адом. У Славика хоть была отдушина – компьютер, он там играл в игры и общался с людьми. Не нужно меня осуждать за это, не могу я запретить ребёнку долго сидеть за компьютером – это его единственное "окно в мир", там он такой же как все, без ярлыков, чужой жалости и ограниченных возможностей.

Впереди холодная и долгая зима, в это время инвалиду не погуляешь, вот и придется ему до самой весны сидеть дома, разглядывая улицу в окно. В прошлую зиму Славик несколько раз просил меня принести с улицы снег, говоря, что не хочет забыть какой он холодный и мокрый. Мы даже слепили с ним маленькую снежную бабу, её я поставила за окно и она до самой весны радовала глаз.

В нашем доме в каждом подъезде были установлены пандусы, я их наличию радовалась как ребёнок, мне не приходилось, как знакомым мамочкам, таскать на себе детскую коляску всякий раз как захочется погулять. В то время я и предположить не могла, что придётся использовать пандусы по прямому назначению.

– Мама, ну пойдём уже, сколько можно собираться! – вырвал меня из очередной задумчивости Славик.

– Да-да, уже иду, – ответила я сыну из спальни, на ходу натягивая чёрную футболку.

–·Мама ты опять? – возмутился глядя на меня сын.

–·Что опять? – не поняла я, разглядывая себя в зеркало.

– Опять ты так некрасиво оделась! Я не хочу, чтобы ты выглядела как черная ведьма. Будь такой же красивой как чужие мамы!

Я под другим углом взглянула на своё отражение, должно быть я дошла почти до последней точки своего падения, раз даже десятилетний ребенок говорит мне, что я плохо выгляжу. Надо меняться, не ради себя, мне и в таком виде комфортно, а ради Славика, совсем не хочется, чтобы он стал стесняться собственной матери.

– Я сейчас, – только и сказала я сыну, возвращаясь в спальню.

Там распахнув дверцы шкафа, я принялась снимать вешалки с платьями, они остались ещё с давних времен, времен, где я ощущала себя счастливой. Я их сто лет не надевала, повесила в самый дальний угол и забыла, возможно, удастся сейчас отыскать в них хоть одно платье подходящее случаю. Красное, коралловое, жёлтое и голубое – я тут же вернула на место, не готова я ещё надевать такие открытые и яркие наряды. За ними последовали ещё три платья, совершенно не подходившие для прогулки. На кровати осталось всего два наряда, один – белый многослойный сарафан на тонких лямках, другой – черное платье с выбитыми крупными красно-коричневыми цветами. Белое – слишком летнее, а черное, не покажется ли мрачным? Для начала меня оно бы больше устроило, закрытое и длинное. Времени на раздумья не было, пришлось принимать решение быстро. Отправив белый сарафан обратно в одежные дебри, я закрыла дверцы шкафа, тем самым отрезая себе путь назад.

Переодевшись, я вновь встала перед зеркалом. Фигура совсем ещё ничего – стройная, платье хорошо подчеркнуло узкую талию и смягчило широкие бёдра. Но вот собранные на затылке в неопрятный пучок волосы портили всю картину. Медленно я подняла руку и, ухватившись за резинку, скрепляющую причёску, потихоньку за неё потянула. Волосы мягкой волной рассыпались по плечам, груди и спине. Я на автомате взяла расческу и стала водить ею по волосам, затем руки сами потянулись к заброшенной косметичке. В ней я отыскала помаду и тушь. Дрожащими руками я кое-как накрасила ресницы, а потом и губы. Любоваться собой не получалось, морщинки и мешки под глазами не скроешь, а про тусклый взгляд вообще молчу. Но это всё ради сына, поэтому я смело вышла к нему.