Мира Брат - Звери Стикса. Часть 1. Контрольная служба «Смерть»

В дверях появилась высокая фигура Маркуса Волфтейна. Куратор был в ярости, и его появление должно было ознаменовать сильнейший нагоняй обоим.

«Эх, время на исходе!!»

– Ты такой же как я!? Я своё место заработал сам! Меня папочка не пропихивал и…

Он взлетел, как пружина. Прыжок бросил упругое длинное тело на Грога. Костяной кулак с острыми выростами естественного катета на пальцах с такой силой влепился в глаз гончего, что у того затрещало и запищало в ушах. Фауст двигался неестественно быстро даже для биста. Даже для Судьи.

– Я Судья! Я Судья! Я такой же как вы!!! Мать твою, Я! Судья!! – рычал и выплевывал пес, нанося удар за ударом.

Волфтейн стремительно летел к дерущимся, хлопая огромными кожистыми крыльями по потолку и полу, ребята из зрителей также хлынули на ринг. Спарринг это круто, но настоящего кровопролития никто на самом деле не хотел. Фауст был очень силён по сравнению с гуманоидами, но довольно лёгок. Четверо мужчин просто приподняли его и оттянули от адской гончей. Грог хохотал, потирая наливающийся глаз, хрипя кровавой мокротой в горле. Он уже победил, ведь он вывел соперника из себя.

– Давай, давай! Иди! Папуля отмажет своего сынка!

Фауст при этих словах взвыл и потерял остатки контроля. Время для него замедлилось, он словно окунулся в волну чёрного густого мрака. Треск разрываемой кожи, и сорванный намордник бессильно летит на пол. Его не просто не удержали – мужчины даже не осознали момента, когда этот костистый болид, состоящий из зубов, сухих мышц и когтей, вырвался из их рук и полетел к обидчику. Лицо Волфтейна застыло от ужаса. Липкий страх пробежался, наконец, и по спине у Грога. Он не боялся кулаков Фауста – он боялся его зубов. Все боялись. 16 пар острых клыков внешней челюсти доходили до трех дюймов в моменты боевой мобилизации – они могли перекусить даже астральный клинок и не поддавались никакому анализу. Чудесное папино наследство. Он мог жевать алмазы, словно орехи, а в кость они входили, как в подтаявшее масло. Грог не понимал, как Фауст освободился из намордника, но быстро осознал, что сейчас может действительно умереть, и это уже больше не игра.

Гончий успел выставить вперёд левую руку.

Он был истощён. Ни одной эмоции – только усталость. Боль глухо пульсировала, пробегая нестройными волнами по всему телу. Два ангела, мужчина и женщина, обрабатывали его раны, заглаживали ушибы своими прохладными руками. Поперек шеи зиял свежий рваный шрам от удавки, которой его оттянули от гончего. Он смотрел в стену, и вдруг понял, что Марк ему что-то говорит.

Волфтейн стоял у чёрного окна подземного лазарета, убрав руки за спину. Выглядел он очень хмурым, но скорее печальным, чем рассерженным.

– … В трёх местах и 28 швов.

– Что?

– Челюсть, говорю сломана!

– У меня?

Волфтейн подошёл ближе и всмотрелся в его лицо: «А ты часом не идиот?» читалось в его взгляде.

– У Грога. Он месяц теперь будет кашку кушать. Ты меня не слушаешь?

– Нет, – честно признался пёс. – Извини, я, видимо, отключился.

Марк вздохнул. В комнате повисло тяжёлое молчание.

– Я отстранён?

Диабол кивнул.

– Прости, Фауст, я не могу иначе. Ты себя не контролируешь. Твой зверь вырывается наружу, – при этих словах всё внутри Фауста сжалось. – Это опасно. Ты понимаешь, что мог убить его? В состоянии аффекта ты чуть было не убил другого Судью! Это немыслимо, недопустимо!

– Я бы его не убил! – жестко сказал пёс.

– Тебя оттащили, упрямец! Всемером! И уложили транквилизаторами, потому что удавка не помогла. Я боялся, что ты и мне руку отхватишь! Ты понимаешь, что ты порвал намордник, рассчитанный на средней мощности подъёмный кран? Можешь гордиться – теперь все форменные намордники КС буду заменены с расчетом на силу твоих жевалок.

– Я бы его не убил, – тихо повторил пёс. – Он Судья, он дебил и придурок, но он Судья. Если я во что и верю, то это в Судей. Нас мало и мы все связаны общим делом – мы мараем руки в крови, чтобы остальной мир мог жить спокойно, при этом презирая и чураясь нас! Это накладывает отпечаток, Марк. Грог мне противен, но мы в одной лодке.

– Твои поступки противоречат твоим словам, Фауст. Грог, конечно, козёл, что и говорить. Если и есть у нас в конторе кто-то с ещё более вредным характером, чем у тебя, так это он! Ты пойми – его ненависть к тебе заварена на глубокой личной трагедии и зависти – он же мозг, запертый в коробке! Он зооморф! Его тело не приспособлено ни для творчества, ни для быта, только для убийства. Он ненавидит всех прямоходящих бистов и антро, и уж особенно если они также сильны, как и он!