Лика Верх - Согрей мое сердце

– У нас два друга – мороз да вьюга, – мужчина опустил ружье. – Проходите, коль пришли.

Он толкнул дверь и вошел в дом.

– Так она не заперта была? – удивился Пантин.

– Когда изба без запору, и свинья в ней бродит, – изрек дед и снял валенки. – Проходите, чего на пороге топчитесь?

Меня мягко подтолкнули вперед за талию. То есть других частей тела нет? Рука, спина, – нет, надо обязательно за талию и чтоб я вздрогнула от неожиданности.

Как маленькая девочка реагирую. Это никуда не годится.

– Извиняйте, господа, мы не привыкши высоколюдинов привечать, – дед снял дубленку из кожи непонятно какой твари, и остался с виду дряхлым и немощным.

Обманчивое впечатление.

– Гостей встречай всем, чем можешь, угощай, да, – чайник отправился на печь. – Садитесь, в ногах правды нет.

Грубо вытесанные табуретки окружили массивный высокий стол из такого же дерева.

Пантин уселся, не дожидаясь повторного приглашения. Кто бы сомневался.

– Может вам помочь?

Кустистые посеребренные сединою брови дернулись наверх. Яркие глаза удивительны для такого возраста, смотрели с удивлением.

– Ну, помоги, – кивнул дед, – коли хочешь.

С радостью! Чайник на печи засвистел, чай мгновенно заварился, кружки наполнены, – быстро и качественно.

– Всякая молодость резвости полна, – протянул с хрипотцой хозяин жилища, – всякие труд магией меряете. Поживи-ка в диких землях, поймешь: рукам работа – душе праздник. Так-то!

То, что молодой назвали – приятно, конечно. А вот жить постоянно я здесь не намерена. Пантин отпрактикуется и домой.

– Извиняйте, господа, к столу нема. Бабку свою к внукам отвел, а сам стряпнею заниматься не привык, – на морщинистом лице расцвела улыбка.

– С голоду не помрем, моя госпожа прекрасно готовит, – Пантин, чтоб его вендиго в лесу пожрал, с гаденькой ухмылкой на меня смотрел.

Не сдержалась. Затянула вокруг его шеи воздушный канат и прошипела:

– Еще раз назовешь «госпожой», и я удавку на твоей шее в узелок завяжу!

Пантин и вида не подал, что ему кислорода не хватает. Лицо только покраснело, а ухмылка с губ не сошла.

Непробиваемое существо.

– Пмс? – просипел он.

Рывок и раздался хруст. Силу рассчитала ровно настолько, чтоб скорчился от боли, но живой.

Будет думать, что и кому он говорит.

– Милые бранятся – только тешатся, – дед спокойно попивал чай, будто развернувшееся действо рядовое явление в этом доме.

– Этот засранец – мой студент.

С удовлетворением наблюдала, как он держится за шею, но… усмехается.

Да чтоб тебя! Что ты за человек такой, Пантин?!

– У нас полное взаимопонимание, – он рвано смеялся.

– Чего ж не понять? Понимаю. От избытка сердца уста глаголют, – покивал дед и поднялся. – Пойду вам место подготовлю. Не хоромы, но живется неплохо.

Убью гада. Ночью. Подушкой задушу. Изощренный метод убийства для магов.

– А как вас звать? – стыдно не знать имени, кто на ночлег пустил.

– Феодор, но звать меня не надобно. Сам прихожу, – он скрылся за деревянной дверью, неокрашенной, какие раньше в избах были.

Контроль над силой, контроль над собой. Лишь бы не прибить студента раньше времени. Мороз вряд ли расстроится, но разозлится.

В принципе, можно попытаться сделать из него Франкенштейна. Такие эксперименты мы еще не проводили.

– Слушай и запоминай, а лучше записывай: если хочешь вернуться в Академию живым, не испытывай мое терпение. Я не Мороз. У меня самоконтроль тесно связан с настроением, которое ты весь день портишь!

Пантин еще раз провел рукой по шее, хмыкнул и навис надо мной, упираясь руками в стол по обеим сторонам от меня.

– Справедливо двустороннее соглашение, – этот уверенный и даже командный тон уже слышала в лесу перед встречей с вендиго. – Ты сдаешься, и победа в споре остается за мной, просишь прощения… на коленях, – взгляд зеленых глаз скользнул по губам.

От печки здесь так жарко, уф. Откройте окно! Явно же перетопили.

– И мы мирно сосуществуем до окончания практики, – закончил он.

Волнительное положение. Его губы непозволительно близко, взгляд, читающий каждую эмоцию, голос, пробирающий до дрожи… Но и мне не восемнадцать лет, чтобы повестись на все эти атрибуты.

– Я тебе сейчас коленом по бубенцам врежу, Казанова недоделанный.

Довольная ухмылка расцвела на губах. Он ждал такой реакции?

– Значит игра продолжается, – заключил и выпрямился – дед Феодор вернулся.

– Эх, молодежь… Идите, укладывайтесь, – он пошаркал тапками по полу мимо нас к печке.