Татьяна Абалова - Так сошлись звезды

– Ох! – крикнула опомнившаяся Аглая. – У нее же дома дочка, Яся. Сгорит же заживо! Неклюд, ломай дверь!

Кузнец со всей силы ударил молотом, и дверь, ухнув на пол, подняла сноп искр. Огонь, вырвавшийся в открытый проем, перекинулся на крытую свежей соломой крышу, а оттуда на сарай, где страшно замычали коровы, чуя беду.

Неклюд, у которого огонь опалил бороду и усы, кубарем скатился с крыльца, тряхнув тяжелой головой, поднялся, опираясь на свой молот, и застыл, заворожено глядя на беснующееся пламя. Услышав истеричный зов жены, опомнился и побежал выручать оставшуюся без хозяйки скотину, которую сельчане принялись делить тут же, не выходя из разоренного двора.

Только Варсюк не трогался с места. Он не спускал глаз с окна, где недавно стояла желанная, но неприступная Огнешка.

– Ведьма, – прошептала млеющая под его рукой Гарния, о которой он и думать забыл.

– Дура ты, – сплюнул Варсюк и оттолкнул прилепившуюся к нему вдову. – Иди домой, а то зудишь, как слепень над лошаком, сил слушать нет.

Яся, пробежав капустное поле, кинулась к растущим на пролеске кустам. Хоть не раз она с мамой ходила в Злыдень-лес, ночью он ей казался незнакомым и страшным. Сельчане и днем боялись приближаться к нему, лес мог закружить, заморочить и погубить, загнав в топь, ниоткуда вдруг взявшуюся под усталыми ногами заплутавшего.

– Все от неуважения, Ясенька, – говорила мама, складывая в корзинку редкий лечебный корешок или травинку, которые только в Злыдень-лесу росли. – Войдя в чужой дом, нужно поздороваться и разрешения спросить, а люди не понимают, хозяйничают как хотят, деревья рубят, грибы-ягоды собирают, мед качают. Лесу обидно.

Когда за полем поднялось зарево, Яся сначала не поняла и удивилась, откуда столько света взялось? А когда над их печной трубой вырос столб огня, а из окон высунулись жадные языки пламени, догадалась – нет у нее больше дома.

Пошел дождь. Холодные капли били по лицу и рукам, и Яся отползла под куст, продолжая всматриваться в темноту. Небольшой огонек надежды, что мама спаслась, еще тлел в ее душе, но проходило время, а со стороны поля никто не появлялся.

Она лежала, свернувшись калачиком, и тихо скулила. Как щенок, которого бросили. Он хочет пить, есть, но не это убивает его. Он тоскует от осознания, что остался один, он никому больше не нужен.

– Тихо! Слышите, кто-то плачет? – мужской голос донесся со стороны леса. Яся присела на корточки, готовясь в любой момент убежать. Если бы дождь не стих, она ни за что не догадалась бы, что к ней так близко подобрались люди.

– Нет, не слышу, – хотя человек старался говорить тише, его густой бас гулом монастырского колокола пронесся над лесом.

– Замолчите вы оба! – цыкнула на мужчин женщина.

Троица остановилась у первого ряда деревьев, совсем рядом с ясиным кустом. Девочка различала людей с трудом, они не вышли на лунный свет, старались остаться в тени.

Незнакомцы, а Яся точно знала, что местные ночью не пойдут в Злыдень-лес, замерли, вслушиваясь в ночные шорохи.

– Нет, показалось, – сказал первый голос. Яся догадалась, что его обладатель молод, как, наверное, сын печника, у которого только начала пробиваться растительность на лице. Яся никак не могла понять, почему бы ему не сбрить те три волосинки, что курчавились на подбородке, придавая лицу нелепый вид. Может он ими гордился, считая, что стал мужчиной?

– Огнешка сказала у разбитого молнией дуба ждать. Нужно вернуться к нему, – это опять басил тот, что был старше первого. Много старше.

Услышав имя матери, Яся вытянула шею, стараясь разобрать каждое слово.

– Чупрай, ты разве не чувствуешь запаха гари? Чей-то дом в деревне горит.

Все трое, не таясь, быстро пересекли пролесок и остановились на дороге, идущей вдоль капустного поля.

Яся тоже высунула голову из кустов, и ее резанула боль сродни удару в живот. На месте их крепкого дома дымились развалины, слабо освещенные редкими сполохами огня. Так тлеют в очаге угли, когда огонь насытился брошенными ему на милость сухими поленьями и затаился в ожидании новой подачки. И ни одной души вокруг, ни криков, ни плача.

Слезы навернулись на глаза девочки, а ее губы беззвучно позвали: «Мама! Мамочка!»

– Это Огнешкин дом. Мы опоздали, – в басистом голосе чужака слышалась грусть. – Говорил я лорду Торешу, надо ее силой уводить.

– Мы тогда не успели бы вывезти близнецов, – тихо произнесла женщина.

– А дочка? Чупрай, ты говорил, у нее дочка есть? Может, пойти разузнать? – голос юноши срывался.