Алина Камалеева - И зеркало обманет…

Предмет свой, между прочим, я обожала. Вечерами, готовясь к очередным занятиям, я в мечтах представляла себе, как здорово я смогу преподнести завтрашнюю тему на уроке. С каким интересом, затаив дыхание, будут слушать меня мои ученики. Сколько нового и замечательного смогу я рассказать своим ребятам, причём, не ограничиваясь школьной программой. Я много знала дополнительного материала, потому что с детства много читаю. Мама говорила, что читать я научилась с четырех лет и после этого не расставалась с книгами. Память у меня отличная, наизусть могла, да и сейчас могу выдать целые произведения. Могу… а что толку? Это я сама с собой такая храбрая и красноречивая. А в школе… Все мои страстные душевные стремления интересно и живо провести урок, с ужасным грохотом разбивались ещё о двери класса, словно волны, стремительно хлынувшие к берегу, разбиваются о волнорезы. Переступив порог классной комнаты, я начисто забывала о своем интересном материале, и наскоро выдавала то, что есть в любом учебнике, с тоской и нетерпением поглядывая на часы, ожидая звонка на перемену. И можно ещё поспорить, кто более нетерпеливо ждал звонка – я или мои ученики.

Отмучавшись, таким образом, в школе почти два года, каждый день, заходя на урок, словно поднимаясь в кандалах на эшафот, я решилась и подала заявление об уходе.

Директор, седовласая импозантная Ангелина Карловна, прочитала мой листок с заявлением, пригласила меня присесть, вздохнула, долго молча глядела на меня своими серыми мудрыми, всё понимающими глазами и, наконец, сказала:

– Не смею Вас задерживать, уважаемая Анна Александровна. Вы действительно не станете учительницей никогда. Я всё это время внимательно присматривалась к Вам и видела, как Вам трудно даётся учительство. Надеялась, что со временем Вы всё же освоитесь в школе. Я же видела, как вы скованны в общении с детьми, но думала, что это пройдёт. Не прошло. Придётся опять учителя искать. Очень жаль. Очень. Не люблю, когда мои педагоги уходят из школы, считаю, что в этих случаях и моя большая вина. Вина от того, что я не смогла помочь учителю влиться в нашу большую школьную семью. Это моя личная недоработка. Нужно было больше помогать Вам, ведь видела, что вам тяжело. А ведь Вы грамотный, широко образованный педагог, я прекрасно разглядела это, и очень на Вас рассчитывала.

Мне тогда стало безумно стыдно, что я не оправдала надежд Ангелины Карловны. Я слушала её слова и чувствовала себя не очень умной провинившейся в чём-то школьницей. Я знала, что сама она проработала в школе с младого возраста, начинала ещё пионервожатой, потом закончила институт и работала учителем физики, затем завучем и, наконец, директором. За эти годы заслужила огромный авторитет как среди педагогов, так и среди учеников.

Несмотря на свою колоритную и внушительную внешность, а Ангелина Карловна была высока, статна, могуча в плечах, и очень представительна, её все любили и не боялись даже двоечники. При всей своей внушительности, и кажущейся строгости, она была человеком не только справедливым, но и очень добрым. Любой двоечник мог рассчитывать на справедливость и полное понимание с её стороны. Никогда директор не устраивала разносы ни педагогам, ни ученикам, ни родителям в присутствии других людей, предпочитая говорить без посторонних ушей. И это дорогого стоило.

За то недолгое время, что я успела проработать в школе, она не раз пыталась искоренить во мне чувство страха и нерешительности, которые я испытывала каждый раз, входя в класс на урок. Причём, делала она это очень тактично, в разговорах один на один, но ничего не помогало, хотя я и очень старалась.

Как я уже говорила выше, Ангелина Карловна долго глядела на меня своими умными усталыми глазами, потом опять вздохнула:

– И где же Вы сможете работать? Ведь везде Вам придется работать с людьми, пусть не со школьниками. Я согласна, с детьми очень тяжело работать. Дети порой могут быть очень невоздержанными в словах и поступках. Могут быть даже жестокими. Но можно научиться общению с ними. Можно. А вы же просто не хотите? – она вопросительно взглянула на меня.

Я живо замотала головой, опасаясь, что она может уговорить меня остаться. А уговорить она смогла бы запросто. Я себя знаю, вполне могла бы поддаться, но мне ужасно этого не хотелось. Я бы продолжила страдать и дальше, а к страданиям добавилось бы ещё и чувство недовольства собой, за то, что поддалась на уговоры и осталась в школе.

Директор опять вздохнула: