Лина Люче: Черная звезда на счастье

Когда он вышел из душа и обнаружил, что девушка сбежала, то даже испытал разочарование — так хотелось познакомиться с ней и узнать хоть что-то. Решение написать записку пришло спонтанно. Но вечером, к его разочарованию, ответа он не нашел — ни на том же месте, в кладовке, ни в какой-либо другой комнате. Цесин и сам не подозревал, как сильно, оказывается, ждал этого ответа, какое любопытство пробудила в нем незнакомка — пока не остался с носом.

Предположив, что обидел ее тем, что написал, он стал размышлять об этом за одиноким ужином. Собственно, причин для работы в службе уборки могло быть только две: какая-то физическая неполноценность, не позволяющая найти другую оплачиваемую должность, или приговор суда по уголовному делу. Работа в службе уборки — самое распространенное наказание преступников на Горре, если не считать совсем легких, вроде штрафов.

Был ли его вопрос бестактным? Возможно. Цесин вздохнул. По правде, он, конечно, не являлся гением общения. Многие считали его угрюмым и нелюдимым — но сам он знал, что бывает неловок в дружеской беседе, и проще сузить круг знакомых, чем постоянно натыкаться на чьи-то обиды. У него была пара друзей, которые давно привыкли к его характеру и прямым вопросам, а остальные его не волновали. Вот, разве что, только девушки…

Цесин не помнил, когда перестал верить во взаимную любовь. Он всегда знал, что не красавец, но ему не нужно было внимание десятков женщин — в юности интересовала лишь одна. Он был влюблен много лет, со школы. А она просто дружила с ним. Однажды он решил, что проблема лишь в том, что она не знает о его чувствах — но день, когда он решил признаться ей, стал катастрофой, и их дружба была разрушена. А через год она вышла замуж за другого.

И тогда до него постепенно начало доходить все то, на что раньше он не обращал внимания, словно зачарованный своей единственной любовью и надеждой. Все девичьи шепотки и косые взгляды в его сторону — далеко не флиртующие, а просто насмешливые. Сначала в средней школе, потом — в высшей. А позже на него так же стали смотреть студентки, которые с удовольствием флиртовали с другими преподавателями. Удивительно, но даже его крылья не вызывали у них ни малейшего энтузиазма. Как и его награды за исследования по истории горианского языка. Как и звание профессора, которое он получил в тридцать пять, став самым молодым обладателем этого ученого титула за всю историю.

Цесин не заметил, как стал желчным, язвительным. Он обладал достаточной самокритичностью, чтобы понимать, что мстит им. Ни одна красивая девушка в его классе не имела шанса получить высокой оценки, если только не пахала вдвое больше, чем другие. Он открыто издевался над ними на семинарах, нападая, словно коршун, на каждую, которая что-нибудь не доучила. Постепенно они перестали поднимать насмешливые глаза и начали его бояться. И его это устраивало. Главное, его секрет теперь был в безопасности от всех: что он сам их боится. Причем до смерти.

К юношам Цесин тоже не проявлял особой снисходительности — по правде, лень и бестолковость раздражали его во всех студентах, вне зависимости от их пола. Он заработал репутацию самого жесткого преподавателя в Высшей академии гуманитарных наук, самого безжалостного. Он мог отправить на пересдачу любого ученика — даже самого лучшего, которому просто не повезло с вопросом. «Если вы не знаете родного языка — что вы вообще можете знать?» — насмешливо осведомлялся он, едва кто-то начинал умолять и канючить. Женские слезы не вызывали в его душе никакого отклика, кроме отвращения.

Иногда студенты мстили ему — рисовали карикатуры в учебных документах, выделяя крючковатый нос и дорисовывая клыки. Однажды такую страшную картинку сделали в виде плаката и вывесили над его столом, приписав «Демон образования». Цесин узнал, кто автор картинки, нарисовал аналогичную карикатуру на юношу и отправил ему по почте вместе с сообщением о дисциплинарном наказании в виде десяти дополнительных занятий по утрам. В том году карикатур больше не было.

Цесин во многом был именно таким, каким его считали: нелюдимым, не общительным. Он больше любил сидеть за своими исследованиями в тишине, чем проводить время в шумных дружеских компаниях. Иногда ему казалось, что даже шаггитеррианки не хотят иметь с ним дело, хотя им, конечно, было все равно. Так или иначе, он редко обращался в дома удовольствий и никогда не приводил этих девушек в свою квартиру.

В его доме комната для слияний находилась лишь потому, что она там была запланирована изначально, а менять планировку у него не находилось ни времени, ни желания. Внезапно обнаружив, что кто-то заходит в нее, и убирает — неизвестно, зачем, Цесин удивился. Но он чувствовал, что не поэтому не может перестать думать о необычной уборщице — и не из-за ее крыльев — мало ли, всякое бывает. И, уж точно, не из-за ее страха — молодые красивые девушки теперь всегда его боялись. Дело было в ее глазах. Каких-то невероятных, потусторонних. И еще ему показалось, что ей нужна была защита. Как той, другой девушке из его юности.