Лина Люче: Крылья

Дейке тоже вздохнул и опустил ее на землю:

— Тхорн может получить от меня по морде. Но я верю ему как себе — может, даже чуточку больше. И, конечно, я не хочу принуждать тебя к чему-то неприятному.

— Ты самый замечательный, — прошептала она.

— Потому что ты делаешь меня счастливым, — серьезно ответил ее муж.

— Но я ничего особенного не делаю.

Дейке хмыкнул и обхватил ее лицо ладонями, посмотрев в глаза:

— Все-таки ты и вправду несмышленыш.

Третья часть.

Мария.

Время текло так медленно, что его субстанция ощущалась почти физически, как желе. Секунды, словно капли, мучительно медленно срывались в пустоту: одна, за ней другая, потом — третья. Тупая боль в спине, мучившая ее и днем, и ночью, растягивала дни в бесконечность, и Мария не могла не думать о горианских детях, которым приходится такое выносить — и как они, бедные, справляются с этим, ведь надо столько дней просто лежать и терпеть боль?

Виер предлагал ей обезболивание время от времени, но от него ее мутило, и голова кружилась — это мешало читать и смотреть кино, а больше делать было нечего. Поэтому Мария в последние дни отказывалась от лекарств, которые снимали неприятные ощущения, и просто терпела. Ее день делился на три части — первая, самая неприятная — утро. Утром Виера, как правило, не было, зато приходили учителя, и по десять-пятнадцать минут занимались с ней каждый своим предметом. Делать уроки дольше, к ее облегчению, эс-Никке не разрешал.

С одной стороны, учиться было интересно, но с другой — это жутко утомляло, и теперь Мария проявляла интерес только к горианскому — она нуждалась в нем, чтобы лучше понимать Виера. Он стал ее самым близким другом, а в последнее время ей казалось, что даже больше того. Осматривая и обрабатывая ее спину, он иногда касался ее волос — вроде, чтобы отвести в сторону, но только его рука делала это так нежно, словно он ласкал ее. А еще иногда Виер смотрел на ее лицо так, что сердце замирало.

Мария знала, что он чувствует ее эмоции, и из-за этого чувствовала себя немного неловко, потому что ничего не могла поделать с влюбленностью в своего доктора. И до сих пор не была уверена, разделяет ли он ее чувства. Каждый день она боялась, что он скажет: «Нам надо поговорить», и устроит ей отповедь в стиле Евгения Онегина. Из уроков традиций она уже знала, что любой порядочный горианец, не разделяющий влюбленности дамы, должен объясниться. Но Виер до сих пор не стремился к такому разговору, и она потихоньку начала надеяться на другой разговор — о предложении помолвки. Или он не хочет поговорить о чувствах, будучи ее доктором?

Неопределенность мучила ее не хуже боли в спине, иногда даже сильнее, и Мария начала думать о том, чтобы самой завести с ним разговор. Только все никак не могла набраться храбрости, и подходящего момента все не подворачивалось. Ситуацию усугубляло то, что ее пре-сезар, Гемер, уехал на неделю к матери в другой город, и передал опеку Виеру на это время. Поэтому если их разговор закончится чем-то неприятным — ему все равно придется оставаться рядом. И это тоже останавливало Марию от решительных действий.

«Поговорю с ним сегодня, и будь, что будет», — пообещала она себе, совсем измучившись. Но когда Виер пришел, он был немного более возбужден, чем обычно, и сразу объявил, что у него какие-то хорошие новости.

— Какие? — с любопытством спросила она, повернув голову.

— Сезар сообщил, что с сегодняшнего дня снимает ограничения на общение.

— Какие ограничения? — не поняла она.

— На общение с другими землянами, маленькая, — с телепатической улыбкой пояснил он, прекрасно понимая, как это важно для нее.

— О, боже! — вырвалось у нее. — А-а-а, как же это замечательно! А кто… а как…

— Вот контакты, малыш. Предупреждаю, здесь в основном дети. Если тебя интересуют другие взрослые девушки — вот они, сверху. Лиска и Ариадна.

— Конечно, интересуют. Дашь коммуникатор?

— Пока нет. Я должен осмотреть тебя, — предупреждая возражения, твердо сказал Виер, и Мария со вздохом подчинилась, откладывая лист с контактами.

— Твое воспаление проходит, маленькая, — сообщил Виер через несколько минут, осторожно меняя лекарство на ее крыльях. Мария кивнула — она и сама это чувствовала по тому, как видоизменилась боль. Теперь все медленно, но верно заживало.

— Я очень рад, — негромко сказал Виер, опустившись на колени перед ее кроватью. Его лицо оказалось совсем близко, и она невольно замерла, уловив его взгляд, направленный на ее губы. Мучительно медленно, с явным колебанием в глазах, Виер поднял руку и, глядя ей в глаза, нежнее нежного прикоснулся большим пальцем к уголку ее губ.