Татьяна Абалова: Платан (СИ)

Уложив всех по кроватям, оказался Платан на своем чердаке, да уснуть не мог до утра, все теребил кружевную перчатку своими большими пальцами, вспоминал лицо грустной принцессы и думал, думал, думал, как ей помочь.

Лучше бы поспал. Потому, как утром явились королевские стражники с его шутовским башмаком, и заставили братьев мерить. Те, дурни, думали, что их на дворцовую службу возьмут, если башмак умного, показавшего себя полиглотом, шута впору придется, за него себя выдать хотели. И одели ведь, и одному из братьев почти как раз был, да тут стража его в кандалы и обрядила, да государственным преступником объявила. Пришлось дровосеку вниз спускаться, да во всем признаваться, а башмак его на ноге, как влитой сидел. На отца же родного крепко похож был статью и ростом огромным, а потому и нога одинаковая у них была — большого размера, какой редко кто имеет. По нему и искали преступника, что под окнами регента государственную тайну выведывал.

Бросили дровосека в подвал тюремный, где свет только из одного маленького окошка под потолком виден был. И держали его голодного да холодного на одной воде, хотели, изверги, чтобы умер поскорей. Понимал Платан, не будут его допрашивать и судить, регенту с сыном не нужно, чтобы тайна их страшная раскрылась.

Но помощь пришла, откуда Платан не ждал — стал навещать его любовник Оловский, что поцеловал тогда ночью. Просовывал тонкой рукой через решетку оконца хлеб да мясо. А потом говорил с дровосеком, правда, шепотом, чтобы стражники не слышали. Все бы хорошо, но одно юноша страстно твердил без устали, мол, люблю тебя безумно и на все ради тебя пойду, даже на смерть. Ну, вот как здесь быть? Тьфу!

Через десять дней случилось худшее из ожидаемого — юнца застукали у окошка. Когда его схватили, он закричал, забился, но Платан ничем помочь не мог. Только видел, как удалялись упирающиеся ноги в черных сапогах, да упал на землю белый платок. Платан подтянулся на руках, ухватившись за решетку, зацепил его за край, да втянул в темницу. Развернул и ахнул — это был платок его маменьки, вон и монограмма ее в уголке. Так кто же ты, юнец, если этот платочек оставался у принцессы с той встречи в лесу?

Сложил тут Платан в голове два и два, вспомнил нежный и волнующий поцелуй, гибкое тело, сидящее на нем, жаркий шепот со словами любви и застонал, схватившись за голову! Дурак, как есть дурак, девицу распознать не мог, вбил себе в голову, что это полюбовник Олова!

Тут дверь темницы раскрылась, на пороге стоял сам Олов со стражами. Опять заковали Платана в цепи и повели во двор, как медведя циркусного, растянутого на две стороны. Там уже ждал регент Блик и внимательно смотрел на Платана. Встали они друг против друга, у регента руки на груди сложены, и Платан руки также сложил, повалив при этом стражников, что цепи растягивали.

— Ну, друг мой милый, шпионишь? Шутом прикидываешься, ряженый во дворец пробираешься? Все разнюхиваешь, чтобы потом послам гишпанским да хранцузским тайны государственные выложить?

— Где принцесса?

— Какая принцесса? Не было здесь никакой принцессы, пособника твоего мы взяли, вместе и оставаться вам в Башне Забвения, пока кости не побелеют, к этому и приговариваю. Уведите!

И повели его в дальний угол замка, где возвышалась страшная башня, оставшаяся от древнего правителя, что дела колдовские в ней творил, жертвы кровавые приносил в угоду диаволу, да обезумев окончательно, с нее однажды сиганувший. Не трогали эту башню, опасались, только вход заколотили, да камушком тяжелым привалили. Вот в ней и придется свои последние дни Платану провести. А когда зашел он в башню, камешек опять к двери придвинули, да ушли все. Остался только Олов, насмехался за дверью над горе-дровосеком, слова страшные проговаривая.

И прошипел он в злобе, что платановыми руками от ненавистной принцессы избавится, на него свалят ее убийство! А потом мертвыми их обнаружат в башне, где никто и не подумал бы ее искать. А стражников, что сюда его привели, удушили уже. Да, опять вина на Платана ляжет! Он, скажут, их прикончил, когда бежал, да принцессу бедную, похитил. А потом Олов ушел, песенку фривольную насвистывая. Попытался дровосек плечом своим могучим дверь вышибить, да все без толку, ни на волос не сдвинулась.

Пришлось Платану наверх идти по винтовой лестнице, и не было ей ни конца, ни края, до того башня высокая была. Последняя площадка расширялась в комнату мрачную, где стоял большой стол, с металлической столешницей ржой попорченной, да тряпье всякое грудами в углах сложенное. Одной стены у той комнаты не было, обрывалась она глубиной бездонной в сторону леса, деревья которого казались карликовыми кустами. Кричи — не кричи, никто не услышит!