Ирина Котова - Королевская кровь 5

- Могу, - голос ее был тихий — Игорь гладил по выступающему позвоночнику кончиками пальцев, и северянка как-то замерла, положив голову ему на плечо. - Но руки-ноги трясутся. Восстановлюсь. Мышцы нарастут. Главное, чтоб не жир.

- Ну, будете еще мягче, - Игорь не удержался, сжал ее грудь — увы, и правда стала меньше, - и капитан ответила смешком:

- Потеряли любимую игрушку, полковник?

Напряжение и неловкость последних минут вдруг испарились, и стало весело.

- Ничего, - сказал он, с неким даже озорством заглядывая в ворот рубахи, - кормить будете, вырастет. Хотя и так, - он погладил ее, снова сжал, и глаза Люджины потемнели, губы приоткрылись, - хорошо. Дробжек, - твердо произнес он ей в губы. - Больше никаких перестрелок, никаких заданий. Будете сидеть дома.

- Вы такой смешной, Игорь Иванович, - пробормотала она снисходительно. - Все время думаете, что я хрустальная. Не развалюсь. Я пока еще сотрудник Зеленого крыла. И уходить не собираюсь.

Он стиснул ее сильнее.

- Тогда будете в кабинете сидеть, Дробжек. Или в отпуск отправлю долгосрочный. Или вообще уволю.

- А это уже как вы пожелаете, Игорь Иванович, - согласилась северянка весело. - Ваше право. Я тогда обратно к полковнику Тандаджи попрошусь.

Скрипнула дверь. Они повернули головы — на пороге стоял Тандаджи собственной персоной и с каменным выражением на лице разглядывал их.

- Выздоровление идет полным ходом, как я погляжу, - с едва заметным ехидством произнес он. Капитан покраснела, отстранилась, и Стрелковский, с укоризной глянув на тидусса, пересел обратно на стул.

- Доброго дня, полковник, - невозмутимо поздоровался он, - присаживайся. Какими судьбами?

- Пришел лично убедиться, что вы не при смерти, - Тандаджи аккуратно сел на стул, сложил руки на коленях. - Убедился. Теперь надо дождаться выписки.

- Мне говорят, еще дня три минимум, Майло, - с сожалением ответил Игорь. - Разве что ты раньше организуешь нам транспортировку в Рудлог.

- Организую, - легко согласился Тандаджи. - Запрос одобрили, так что сегодня вечером или завтра с утра переведут вас в Иоаннесбург. В королевский лазарет.

- И нужно что-то решать с гвардией.

Тидусс легко улыбнулся.

- Решил уже. Гвардия остается в замке по личному распоряжению Бермонта. Он сказал - «жена у меня есть, королева у страны есть, не вижу причин отзывать гвардейцев». Я поставил Осинского командиром, будут при королеве, заодно и сведения нужные соберут. А тебя, Игорь Иванович, работа ждет. Судя по всему, - он взглянул на красную Дробжек, - в кабинет ты вернуться уже можешь. Хотя бы на полдня. Вот из лазарета и будешь ходить. А то я как-то привык уже к тому, что работа по внешней разведке на тебе и что я могу периодически ночевать дома. И, честно скажу, сейчас дел очень много. Супруга меня две недели почти не видит и грозит взорвать Управление — она несколько взбудоражена из-за беременности. А мне очень не хотелось бы привлекать ее за терроризм.

- Серьезная угроза, - кивнул Игорь с улыбкой. - Завтра я буду в Управлении, Майло. А капитан, ты уж извини, пока на работу не выйдет. Может, и вообще не выйдет.

- Сначала напиши запрос на перевод в твое подразделение, - ледяным тоном сказал тидусс. - А потом уже решай. А вы, капитан, - обратился он к Люджине, - не хотите ли остаться на оперативной работе? В службе внутренней безопасности?

- Я, господин полковник, с Игорем Ивановичем останусь, - твердо сказала Дробжек.

- Конечно, - сухо ответил тидусс и удовлетворенно качнул головой. - Но если он вас уволит, - добавил он с иронией, - приходите ко мне. Для вас место всегда найдется. Вы отлично справляетесь с самыми сложными заданиями.

Стрелковский сощурился, и Тандаджи ответил ему невинным и равнодушным взглядом. И дальше разговор зашел о текущих делах, и господа полковники сильно увлеклись импровизированным совещанием и долго бы общались - если б не заглянул врач и непререкаемо не приказал посетителю удалиться, а пациентам — разойтись по палатам. И не испугали старого доктора ни ледяное недовольство одного рудложского полковника, ни раздражение другого. Его дело — лечить, а уж эмоций за свою жизнь он насмотрелся столько, что они уже не трогали.

Иоаннесбург, Марина, неделя после дня рождения Полины, 16-21 декабря

Горе бывает разным. Кто-то носит его в себе, как Ангелина, и оно изъедает ее изнутри, прорываясь болью в глазах, упрямо вздернутым подбородком и болезненной бледностью. Кто-то, как Каролина, выплескивает его вовне, растворяя в скипидаре и раз за разом упрямо рисуя солнечно-желтым и улыбчивым образ нашей Пол, распахнувшей руки, хохочущей, стремящейся навстречу, словно собираясь обнять или защекотать зрителя. Алина рыдает и твердит свои формулы или уходит на мороз гулять с высоким крепким парнем, готовым защитить ее от всего мира. Наш отец спасается от тяжести, помогая нести ее родным.