Мария Борнякова - Громовое колесо

– Все, Олег, – густым басом откликнулся суровый немолодой воин с окладистой каштановой бородой. – Можем далее путь держать.

– Сокол!

Дружинный сразу развернул коня и подъехал к воеводе. Так вот, значит, каков ты, Сокол, подумалось мне. И вроде не богатырь могучий, а лучше тебя, выходит, лучника в княжестве нет… И ведь самый обычный, стройный, серьезный. На поясе длинный боевой нож, за спиной – тул со стрелами. Возраст не угадаешь, лет двадцать пять, наверное. Русая челка перехвачена ремешком с золотым витиеватым оберегом, глаза внимательные, с прищуром. Руки сильные, левая перехвачена плотным кожаным обручьем и кольчужной сеткой, чтобы тетива не поранила. Значит, и правда, тяжелый лук, верно купец сказывал.

Воин почувствовал слишком пристальный взгляд и обернулся – темно-серые глаза внимательно меня оглядели. Мне показалось, что лучник весело хмыкнул, самым краешком губ. Я покраснела, смутилась и принялась возвращать на телегу раскиданное разбойниками добро.

– Сокол! – повторил воевода. – Скачите вперед с Лешим. Дорогу проверьте, чтобы купцам без опаски далее путь держать было. Мы с вами у Ладоги встретимся.

К лучнику подъехал дружинный с ястребиными чертами лица и черными волосами, собранными в хвост на затылке. Вороной конь под ним бил копытом и кусал удила. Воины перекинулись парой слов и пустили коней вперед по дороге. За ними уехала и остальная часть дружины со своим воеводой Олегом.

– Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам, – себе под нос пробормотала я. Не думала, что воевода окажется так молод и хорош собой. Интересно, как выглядит Рюрик. Историки бы сейчас удавились от зависти.

Обоз двинулся дальше не сразу. Сперва мужики похоронили павших и перевязали раны тем, кто пострадал. Бабы голосили, купцы хмурились. Я старалась помогать, чем можно было, но дался мне этот эпический подвиг с трудом. Пару раз меня все же вывернуло в кустах. Смотреть на резаные раны от мечей и топоров оказалось занятием не для слабонервных.

В путь мы пустились уже ближе к вечеру. Все шли хмурые и оттого молчаливые. И на ночлег остановились задолго до темноты, благо, еще не закончились светлые северные ночи, и времени на выбор стоянки хватало. Мужики развели костер, бабы сварили вкусную похлебку. А потом все сели кругом и с наслаждением черпали в очередь из общего котла.

У меня аппетит после утреннего сражения пропал напрочь, но несколько ложек я себя съесть заставила. Дорога оказалась длинной и небезопасной, а силы надо было брать откуда-нибудь.

Ночь раскинулась вокруг тихая и спокойная, но мне не спалось. Я ворочалась, открывала глаза, смотрела на потемневшее бездонное звездное небо. Здесь мир ночью погружался в настоящую тьму, паразитная засветка городов не закрывала небесный свод, и миллионы звезд ярко горели высоко над головой. Такими яркими я их еще никогда не видела. Мне вспоминались дружинные Олега, их суровая ратная выучка, их смелость. Пожалуй, я им даже завидовала, все они были братьями друг другу, защищали другого как себя, а я была совсем одна. И в том мире, и в этом. Потом перед моим внутренним взором снова появился Сокол, лучник воеводы. Его темно-серые глаза все так же посмеивались из-под русой челки, глядя на мое изумление и мой несуразный для здешних мест вид. Сокол чем-то зацепил меня, восемнадцатилетнюю, еще ни разу не влюбившуюся ни в кого девчонку.

Потом я все же уснула. И приснилась мне мать. Она крепко держала меня за ладошку и поводила рукой перед собой. Краем сознания я отмечала, что у нее очень красивое длинное синее платье и светлые, почти белые косы. Я впервые видела ее так явно. Во сне вокруг тоже раскинулась глубокая ночь позднего, предосеннего лета.

– Вот, Олюшка, – говорила мать. – Это наша с тобой земля. Должно нам беречь ее и защищать.

– А те огоньки, мама? – спросила ее во сне я. – Там, наверху.

– Это наши предки, Василек, – отвечала мать. – Мы все уходим на небо по Лебединой дороге и светим потом оттуда своим родным. И я когда-нибудь буду светить тебе.

«Василек», – ласково коснулось моего сознания – так в забытом детстве, оказывается, звала меня мама. Я вспомнила это и беззвучно заплакала во сне…

Что-то меня разбудило. Я удивленно заморгала, повернулась на бок. Лагерь мирно и спокойно спал. Лишь пофыркивали во сне лошади. Но я явственно слышала чьи-то голоса и характерный для скрещивающихся мечей лязг – едва слышные в серой предрассветной полутьме.