Вероника Мелан - Он – Форс

Пояснение: Девенторы – специальный класс карателей, мужчины с исключительно высокой чувствительностью и восприятием человеческой энергии. Сквозь глаза они смотрят в душу, проверяя в ней процент греха. Если он приближается к критической отметке, человек изымается из социума, если превышает ее, уничтожается на месте.

Мне много чего не стоило. Работать последние две недели на износ, забывать отдыхать, идти накануне вечером с Лелькой в кафе, слушать ее убедительные фразы о том, что «мне срочно нужно расслабиться». А после звонить Итану, врать ему о том, что на ночь я останусь у подруги, ехать в совершенно незнакомый особняк, так много пить…

Но отдых и правда был нужен.

Он удался. Отчаянно вкусная «маргарита», неожиданно удачная музыка, заводной контингент на танцполе, подходящее настроение – я веселилась, как не делала этого уже сто лет. Просто позволила себе стать вдруг свободной и развязной, как когда-то давно, еще до Итана, до ненужной мне самой «взрослости» и серьезности, какая приходит, когда ты вдруг зачем-то решаешь стать важным и правильным.

Удалось все.

Вот только, кто именно показывал мне комнату для сна и провожал в нее, я не помню. Может, никто не провожал? Но кровать, когда я, с кружащейся от алкоголя и неуемной веселости головой, ввалилась в спальню, точно была пустой. Я проверила, пока ворочалась на ней, пытаясь отыскать при «вертолете» позу поудобнее.

А теперь меня кто-то гладил. Когда на дворе глухая ночь, когда темно.

Непозволительно долго я верила, что это мой сон. Мне часто снятся такие – плотные, – в которых руки и чувства натуральные, из глубины которых на поверхность – самоубийство. Но этот задевал сенсоры, о наличии которых во сне не помнишь: водил пальцами по бедру, гладил живот, постепенно подбирался к лобку, уже почему-то ждущему на себе чужую руку. Сколько времени я в этом дурмане тону? В промежность, в ту самую ее точку, откуда исходит самый жар, в сжатые пока складочки мне упиралось очевидное доказательство совершенной не эфемерности происходящего – об меня терлись головкой члена. Большого. За спиной чья-то мощная грудь, тяжесть чужих бицепсов поверх моей руки, прикосновения нежные, шелковистые. Незнакомец, ощущавшийся мне все более натуральным, вероятно, ждал, когда я проснусь – не желал пользоваться преимуществом, хотел чувствовать полноценный отклик.

И я дернулась, когда поняла, что больше не сплю, что все реально. Я в темной спальне с задернутыми шторами (вокруг тьма, хоть глаз выколи), а позади меня лежит большой, напряженный и горячий мужчина. Но ни вскрикнуть, ни подняться мне не дали.

– Тихо, тихо…

Перевернули под себя, зажали рот ладонью – плотно, но не страшно, не опасно, – отпустили быстро, спустя пару секунд.

– Я уже слишком горячий, чтобы отпускать тебя просто так. Понимаешь?

Я понимала. И беда заключалась в том, насколько умопомрачительно он пах. Есть такие запахи, которые бьют в самую точку, снимают сигнализацию, заставляют тебя самостоятельно расстегнуть все пуговицы.

– Я буду нежным и дальше. Ладно?

Очень простой вопрос. С очень большим подвохом. Когда меня коснулись его губы, и случился этот невесомый, обманчиво легкий, почти ни к чему не обязывающий поцелуй, я поняла все сразу. Первое, что я отдамся этому типу, просто не смогу ему противостоять. Еще ничья кожа на моей памяти не заставляла меня желать уткнуться в нее носом, вдыхать, втягивать, тонуть в чужом запахе. Аромат, нот которого я не знала, сводил с ума. Второе: этот тип умел быть жестким. Он умел вязать, принуждать, получать и брать все, что ему захочется, – одно лишь понимание этого сработало для моего возбуждения стопроцентно. Иногда не нужно доставать нож и приставлять его к горлу, достаточно лишь дать понять, что он есть в ножнах. Дать увидеть отблеск стального лезвия.