Матвей Балашов - Ясно. Возможны осадки

Я вошел в здание университета с приятным расположением духа, но в вузе я не встретил ни одной позитивной эмоции – только подозрительный взгляд охранника и равнодушные лица студентов, которые просто хотели вернуться домой. У меня вдруг появилось сильное желание начать танцевать прямо посреди холла, чтобы хоть чуть-чуть поднять всем настроение. Смелости на это мне, конечно же, не хватило, но задумка была интересная. Еще бы научиться танцевать.

Я посмотрел на часы и понял, что опять опаздывал на первую пару. Уже которую неделю я опаздывал именно в пятницу и именно на первое занятие. Я не приходил не вовремя больше ни на один предмет, а тут как будто бы само время было против меня. Не то чтобы я делал что-то, чтобы прийти вовремя. Только спускался по эскалатору пешком, и то не всегда: иногда я, как все нормальные люди, просто стоял, упрекая лестницу в медлительности. А выйдя из метро, я даже не ускорял шаг, потому что не видел в этом смысла. Если мне было суждено опоздать, к чему тратить драгоценную энергию?

К счастью или к сожалению, преподавательницу мало волновало, во сколько приходили студенты. Она бы начала занятие даже перед пустой аудиторией, наверное. В тот день мы решали дифференциальные уравнения. Я зачарованно смотрел в окно все полтора часа и мечтал о том моменте, когда я наконец применю эти знания в повседневной жизни. Ветер, завывающий сквозь форточку, казалось, с издевкой замечал: «Никогда, никогда». А ведь я считал его хорошим парнем.

Помимо людей с чистой кожей, я завидовал ветру и птицам. Ветер, такой вездесущий, всемогущий, вольный. И птицы, которые улетают на юг, когда им становится некомфортно дома. Неперелетные птицы напоминали мне людей, которые откладывают деньги на похороны вместо того, чтобы путешествовать. Как человеку может хватать четырех стен вокруг? Я иногда думал о том, почему эволюция выбрала для приматов такой скучный путь. Ни крыльев, ни жабр у нас нет. Есть только букет психологических расстройств и переживаний по пустякам. Наверное, это был очередной проигрыш в какой-то лотерее, только в этот раз в гораздо более крупных масштабах.

Я не заметил, как я оказался в кабинете английского. Я всегда перемещался по университету, как в тумане, чтобы случайно не привлечь к себе внимание. Английский я любил. Не помню, когда это началось, но этот язык давно стал неотъемлемой частью моей жизни. Он все глубже проникал в мое подсознание, а возможность показать миру то единственное, в чем я был хорош, представлялась редко. В этот раз мы опять изучали будущие времена. Будущее – это будущее, а сделаю ли я что-то в определенный момент, будет ли это запланировано, будет ли это длительный процесс, абсолютно не имеет значения. Ну, мне так казалось.

К счастью, преподавательница всегда вовремя улавливала тот переломный момент, когда ученики начинали смотреть на часы чаще, чем в учебник, и устраивала интерактив. Всегда помогало, кстати. За это она мне и нравилась. Предыдущая в такой ситуации давала задание не на двадцать минут, а на полчаса, чтобы студенты успевали вздремнуть.

После английского у меня шел немецкий. Кстати говоря, учился я на техническом направлении. Просто иностранные языки мне нравились больше, чем языки программирования. Я даже не знаю, почему выбрал такую специальность. Скорее всего, из-за лени: она порой загоняет людей в могилу. А ленивый мозг порой только этого и желает.

Немецкий я учил в основном из-за отсутствия большого выбора дополнительных языков в университете. Немецкий или финский, выбор был невелик. Со знанием немецкого я хотя бы стану на шаг ближе к любимому Ремарку. Тому самому, который в своих книгах каждые пять страниц описывает употребление различных видов алкоголя так, чтобы читателю это нравилось. А со знанием финского я бы мог при знакомстве говорить, что знаю финский. Знакомился я не слишком часто, так что этот вариант пришлось отбросить.

На немецком не произошло ничего интересного. Только преподаватель в один момент отвлекся, чтобы обсудить с кем-то по телефону планы на этот вечер. Потом он игриво подмигнул нам, мол, пятница же.

Когда я возвращался домой после немецкого, у меня из головы как-то вылетело мое обещание разглядывать тротуар только на пенсии. Но порой человек бессилен после пяти часов учебы. Какой-нибудь шахтер, проходивший вдруг мимо меня и по случайности умевший читать мысли, сейчас бы как минимум поперхнулся.

В метро меня встретил бесконечный поток унылых лиц, и почему-то я догадывался, что мое лицо сейчас – неотъемлемая часть этого потока. Только какая-то девочка бегала с красным воздушным шариком вокруг своего папы, который искренне улыбался и не пытался ее остановить, и одаривала прохожих смехом. Многие люди, плывущие в толпе мимо них, открыто выражали свое недовольство, и мне хотелось кинуть в них чем-нибудь тяжелым. Но из тяжелого у меня с собой был только груз на сердце.