Виктория Райн - Утерянная

В лесах охотники часто подстреливали живность, но не злоупотребляли дарами природы. Изредка животные сами приходили к нашим домам. К примеру, у Агриппины и Тихона Борисовича по зиме лиса стащила пару кур.

Животное приближалось достаточно быстро. Приглядевшись, я поняла, что это всего лишь собака. Сначала я думала, что она проскачет мимо, в сторону деревни, но по какой-то причине собака прибежала прямиком ко мне.

Это однозначно была девочка. Странного окраса. Я не встречала такого. Словно молочный шоколад, которым меня угощали внуки Тихона. Вся шерсть ее была кучерявой, маленькие завитушки, которые сейчас были в колючках и репейнике.

Уши собаки были необычайно длинные. Они спускались ей до самой мордочки. Темные глазки – бусинки смотрели с мольбой. Поставив мне на колени свои лапки, она принялась облизывать мои руки.

Домой я вернулась не одна. Собака семенила рядом и старалась держаться как можно ближе ко мне. Я не стала садить ее на цепь, да и не было ее у меня. Та единственная, что имелась, держала на привязи Розочку – мою кормилицу- козу. Так мы и стали жить, я Коза – Розочка и собака неизвестной мне породы. Собака я назвала Кнопкой.

Глава 4.

Наступила осень, а за ней и зима. Собака сопровождала меня везде. Была моим другом, соседом и охранником. Приближающихся гостей она чуяла еще до того, как те постучат в дверь.

Так и сейчас: Кнопка залаяла, и я поняла, что кто-то идет. Постучав, в дверь зашел Тимофей.

– Привет, Малинка, – бодро поздоровался он со мной. – Чаем напоишь гостя?

– Проходи, конечно. Неужели мороз крепчает? – спросила, видя раскрасневшееся лицо парня.

– Нет. С чего так решила? – сняв шапку и комкая ее в руке, сказал он.

– У тебя нос красный, – улыбнулась ему.

– Ерунда. Сначала дрова колол, потом воду носил. Кстати, я чего пришел-то. Новости из столицы принес.

– Так ты же там не был, откуда знаешь?

– Тихон с работы вернулся, он и рассказал.

Тим, как и я, после школы за лучшей жизнью в город не поехал – остался в деревне.

Помогал отцу охотнику, да за больной мамой приглядывал. У нее стали сильно болеть ноги, ни одно средство не помогало. Уже и в столицу везти хотели, да она отказалась. Знала, что средств на врачей дорогих попросту нет. Спасалась травами и мазями, которые ей Любава готовила. Они не лечили, лишь снимали или притупляли боль.

– Ты проходи Тимоша, я сейчас чаю налью. Всем и поделишься.

Парень снял свою старенькую дубленку и повесил ее в углу на гвоздик. Разувшись, поправил на ногах шерстяные носки и прошел к столу. Я разлила по кружкам травяной чай и, поставив на стол малиновое варенье из хлебницы, достала недавно испеченные лепешки.

– Ммм. Смородиновый, – обхватив замёрзшими пальцами горячие бока кружки, произнес он. – О, Малина меня малиновым вареньем угощает, – добродушно хохотнул он.

– Ешь, да рассказывай. Нечего попусту воздух сотрясать, – насупилась я.

Оторвав кусок лепешки и обмакнув в варенье, он откусил большой кусок и зажмурился. Прожевав и запив чаем, он пристально заглянул мне в глаза и сказал: «Малинка, а выходи за меня замуж?».

Я поперхнулась чаем, который только отпила из своей кружки.

– Шутник ты, Тимка, – прокашлявшись, ответила ему.

– Я и не шутил. Девушка ты хорошая, хозяйственная. Маме моей помогать станешь, а мы с отцом на охоту ходить чаще будем. К следующей зиме шубу тебе лисью сошьем, чтобы тепло и красиво было. Я тебя с детства знаю, всем хороша. Фигура и глаза твои синие уже второй год мне ночами спать не дают, – все так же глядя на меня сказал он.

– Тим, ты очень хороший парень. Но мне нужно время подумать. Вот так сразу я не готова дать тебе ответ.

– Думай. Торопить не стану, – и отхлебнув еще чаю продолжил. – Я сейчас с Тихоном разговаривал. Он дурные вести привез. В столице начались гонения.

– Какие еще гонения? – округлив глаза, перебила его.

– Ведьм и ворожей всех мастей со свету сживать стали.

– Как это? Они же одаренные, разве они так просто дадутся? – опять перебила его.

– После того как чиновнику наша Любава отворот поворот дала, он обиду затаил. Пошел к следующей, более сговорчивой – ведьме. Она ему колдовством да заговорами помогла все же пост повыше занять. А он, ирод такой, закон принял, что всех ведьм и им подобных, если в колдовстве уличат,– в тюрьму или на виселицу.

– Господи, страх- то какой! – перекрестилась я.

– Не вся история- то еще. По признанию в колдовстве одну ведьму прилюдно на площади повесили, а она возьми, да оживи. На глазах у людской толпы. Когтем отросшим веревку перерезала и на метле улетела.