Наталья Цикоза - Мир для меня

Внезапно народ на площади затих. К статуе подошёл один из краснокожих, одетый в некое подобие белой рясы, и принялся что-то напевать, обращаясь к этому… божеству. В это время у чаши выстроили пятерых мужчин, вероятно, рабов, они были разного возраста. Трое из них были тоже красными, а от вида двух других у меня перехватило дыхание. Это были Андрей и Гурам. Я принялась хватать ртом воздух, глаза всех пятерых были пустыми как у той азиатки, что я встретила несколько минут назад. Крикнуть я не могла. Невольно подалась вперёд. Надо позвать их, как-то привести в чувства. В это время мужчина перестал петь. То, что произошло дальше, не могло привидеться даже в кошмарном сне. В руках красного возник меч. Пять стремительных взмахов – и пять голов скатились в чашу, тела упали тут же, наполняя жертвенный сосуд. Из моей груди вырвался сдавленный крик, цепь натянулась, впиваясь глубже в шею. Я застыла, шепча:

– Это сон, это не может быть правдой, не может… Андрей, это ведь только сон…

Я с ужасом смотрела на кровавое зрелище и не могла отвести глаз. Цепь уже несколько раз дёрнулась, заставляя струиться кровь из ран на шее, я не двигалась с места. «Ведь это же не может быть правдой», – стучало в голове. Особенно сильный рывок заставил упасть на колени. Судорожно хватаясь за ошейник, я захрипела то ли от пережитого ужаса, то ли от боли. Сильные руки обхватили плечи, поднимая на ноги. Я продолжала смотреть на чашу, уже наполненную кровью. Меня тряхнули, кто-то стоял напротив, а я не могла сфокусировать на нём взгляд, может, и не хотела. Хотелось проснуться, вокруг всё плыло. Меня схватили за локоть и куда-то потащили. Звуки ликующей толпы стихли. Ликующей? Чему радуются эти люди? Тому, что сейчас убили не их, а моего мужа? Меня усадили на скамейку в углу, отстегнули цепь, сунули в руки кусок хлеба. Мне было всё равно, мысли в голове исчезли. «Сон, страшный, отвратительный сон. Наступит утро, и я проснусь, и не будет этих красных людей». Рядом кто-то разговаривал на незнакомом языке. Но мне было всё равно, накатила апатия, я откинулась на стенку, не обращая внимания на впивающиеся шипы. Устало опустила веки, кажется отключилась.

Открыла глаза, когда в комнате было темно и тихо. Я находилась здесь одна, в руках по-прежнему был кусок хлеба. Поднялась на ноги, автоматически сунула хлеб в карман и побрела к двери. Вышла, закрыв за собой дверь и просто пошла по пустынной улице на заплетающихся ногах. На улице никого не было, праздник закончился… Вышла к распахнутым воротам. «Зачем ворота, если они не запираются на ночь», – пришла вялая мысль.

Лес встретил шелестом листьев и ночной свежестью. Шла, по-прежнему не разбирая дороги, остановилась перед речкой. Очень хотелось помыться, села на траву и стянула кроссовки. Как же хорошо-то! Опустила ноги в воду – холодная…

Сбоку послышалось рычание. Повернулась на звук. «Странная собака», – апатичная мысль. Собака и вправду была странная: большая, с лохматой гривой, сейчас в лунном свете почти красной, жёлтые глаза на вытянутой морде, острые белые клыки.

– Собачка, – тихо просипела, затем, вспомнив про хлеб в кармане, вытащила, протянула ей, – будешь?

Собака перестала рычать, посмотрела, мне показалось, как-то даже удивлённо. Подошла, аккуратно забрала хлеб, проглотила его в один присест. Облизнулась и, улёгшись рядом, положила голову мне на колени, я с удовольствием зарылась в её густую гриву. И вдруг меня прорвало, слёзы хлынули из глаз нескончаемым потоком, громко всхлипнув, я уткнулась лицом в собачью шерсть и принялась скулить, обнимая животное. Собака лежала неподвижно, позволяя мне выплеснуть всё накопившееся отчаянье. Я так и заснула, уткнувшись в тёплую шерсть.

– Грин! – голос, прозвучавший рядом, заставил проснуться и снова почувствовать злосчастный ошейник на своей шее.

Я отпустила гриву собаки, открыла глаза, поморщилась от света солнца и боли в шее. Кажетя, дышать стало ещё труднее. Передо мной стоял чёрный мужчина, нет, вовсе не негр, просто цвет его кожи был настолько насыщенно-коричневым, что она казалась практически чёрной. Ветер трепал его смоляные волосы, а на лице красовался уродливый шрам, рассекающий бровь и часть щеки. Ростом он был ещё выше и шире в плечах тех красных, которых я встречала, а одежда его состояла из кожаных брюк и плаща, не скрывающего рельефных мышц на груди. На поясе висели меч и клинок. В руках держал мешок. Взгляд его янтарных глаз не предвещал ничего хорошего. Сейчас он нависал надо мной тёмной скалой. Я сжалась, ну почему этот мир так жесток? Собака же, получив свободу, встала между мной и этой громадой и, наклонив голову, тихо зарычала. Мужчина выпрямился, удивлённо посмотрел на пса, перевёл недоумевающий взгляд на меня, снова посмотрел на собаку. Кстати о собаке, наверное, если бы я увидела её при свете дня и в другом состоянии, испугалась бы не на шутку. Огромный рыжий пёс с огненной гривой, покрывающей половину спины, с острыми ушами и желтыми глазами. Мужчине он доставал до пояса, а для меня эта собачка была ростом с пони. Внезапно пёс повернул голову в другую сторону и, оскалившись, утробно зарычал, обнажая белые зубы. Мы с мужчиной посмотрели в том же направлении. Моё сердце ухнуло в пятки, когда на поляну вышел мой красный… хм… хозяин.