Регина Хайруллова - Сиреневое счастье

По субботам или воскресеньям Дмитрий издали наблюдал за её движениями и молча восхищался, вопреки своей натуре, которая сразу требовала всё, что ей приглянулось.

Но завтра всё изменится.

А пока Дмитрий отправился к масонскому храму, прозванному в народе Статуйкой. Это была высокая беседка из красного кирпича. Храм украшали четыре портика и купол, над которым возвышалась фигура Иоанна Крестителя. Статуйку построил ещё в восемнадцатом веке его предок, и о ней ходило немало легенд. Поговаривали даже, что это вовсе не масонский храм, а часовня над могилой юной Киндяковой.

Дмитрию представилась его незнакомка, лежащая под этим огромным зданием, придавленная кирпичами и позабытая всеми, кого она когда-либо знала и любила. Одинокая, несчастная, обречённая оставаться на этом самом месте веками. Дмитрий встряхнул головой и повернулся, чтобы уйти, но, к своему несчастью, увидел Лизу Искоеву, которая в последнее время всё чаще появлялась рядом: то в роще, то у Ставрыгина, то у Екатерины Максимилиановны.

У Елизаветы – Лизоньки, как назвал её Семён, – плотное, малооформленное тело, которое не спасают даже корсеты. У неё толстые запястья, круглое лицо с застывшим выражением удивления: чуть приоткрытый рот и широко раскрытые глаза. Вздёрнутый нос её часто морщится, и от этого на подбородке появляется ямка. У неё рыжие кудрявые волосы, которые вечно выбиваются из причёски. Лизе лет пятнадцать, на вид примерно столько же, а вот по развитию не наберётся и на пять лет, в этом, по крайней мере, не сомневается Дмитрий.

– «Не узнавай, куда я путь склонила, в какой предел из мира перешла… О друг! Я всё земное совершила; я на земле любила и жила!» – процитировала она, склонив голову. – Ах, как красиво! Не правда ли, Дмитрий Иванович? – улыбнулась Лиза и восторженно посмотрела на Дмитрия.

– Совершенно ничего красивого. Зачем вы здесь? Давно призраков не видели?

– Ах, не пугайте меня, Дмитрий Иванович, – попросила Лиза.

– Почему же? Раз вы такая несмышлёная, то надо и напугать.

Лиза потупилась и покрылась румянцем. Дмитрию вспомнилась воздушная хрупкая красота незнакомки и её бледность, и румянец Лизы стал ему противен.

– Вы преследуете меня и краснеете всякий раз, как видите. Отчего это?

– Сегодня солнце печёт, – пробормотала девица и залилась краской ещё сильнее. – Я хотела спросить вас… – робко начала она, не поднимая глаз.

– Действительно, – Дмитрий поглядел на серое небо и усмехнулся. – Не обгорите, Лизавета, – бросил он и ушёл.

Солнце заливало комнату тёплым светом, ветер едва шевелил листья за окном, щебетали птицы. Фиделия сладко потянулась и не спеша слезла с кровати.

– Доброе утро, мир! – воскликнула она и кивнула птицам и солнцу.

Спустя полтора часа Фида шла в рощу и по привычке думала о далёком счастье, что однажды настанет и затмит собой невзгоды, которых в последнее время становилось всё больше. Счастье будет подобно тому, что Фида чувствует в роще: тепло в груди, лёгкость во всём теле и ощущение единства с целым миром. Однако в лесу всё это какое-то маленькое и слишком будничное, тогда как Фида ждёт большое и настоящее, оно должно появиться из ниоткуда и остаться навсегда.

Фида быстро миновала пыльный город, замедлила шаг у забора, вдоль которого росли жёлтые акации, и остановилась у металлической арки, охраняющей вход в царство природы – в рощу. В груди у Фиды потеплело, и она улыбнулась арке, как старому другу, и переступила невидимую границу города и леса.

Здесь по тропинкам бегут солдатики и жучки, на деревьях стучат дятлы, а на ветру покачиваются ветви. Вдоль тропинок цветут ландыши, ветреницы и чистотел. Они молоды и не застали ни Гончарова, писавшего здесь «Обрыв», ни солдат гражданской войны, ни окопов Второй мировой. Но лес и им, и Фиде всё показывает, словно они сами были в те далёкие времена, и видятся ей крестьяне, что копают земли рощи в поисках клада Стеньки Разина: вот они трудятся, утирают пот грязными рукавами и глядят на Фиду, а она им машет рукой. Или видит она масонов, идущих к своему храму в глуби леса, они о чём-то тихо беседуют и даже не замечают Фиду, и она тоже делает вид, что их нет, и вскоре они исчезают.

Лес

Лес помнит гораздо больше любого долгожителя.

Все мысли испарились из головы Фиды, и она ощущала лишь мурашки и трепет в груди. Это чувство возросло, когда она дошла до обрыва, с которого видна Волга и другой берег. На краю – травы и колоски, а ниже, спускаясь к Волге, – кусты сирени, огромные и пахучие. Ещё ниже – гигантские тёмно-зелёные ели. Они полукругом окаймляют мутноватую Волгу, что шумит далеко внизу.