Марина Эльденберт - Прыжок в бездну

Я так много хотела ему сказать.

У меня было столько слов, когда я набирала его номер, но сейчас я почему-то не могу вытолкнуть ни одного. Они будто все застыли во мне под его взглядом. Примерно так же он смотрел на меня в первый раз, когда я ворвалась в его кабинет — чтобы сразу покончить с нашим знакомством.

Он проходит в комнату так стремительно, что я даже не успеваю подняться: Торн уже стоит передо мной. Пальцы ложатся на мой подбородок, заставляя вскинуть голову. Не сразу, но я понимаю, что он рассматривает мою пылающую щеку, и мне становится стыдно. Так стыдно, хотя, по сути, после того, что случилось…

— Пусти. — Я сбрасываю его руку и поднимаюсь.

— Кто это сделал? — Его голос такой же холодный, как взгляд. Не просто холодный, он ледяной, пробирающий до костей.

— А это имеет значение?

— Имеет.

— Не сейчас. — Я обхватываю себя руками и смотрю ему в глаза.

Мне жизненно важно услышать то, что он сейчас скажет, и меня всю трясет. Потому что если претензии от отца я готова была выслушивать… хорошо, не готова, но если это я могла пережить, то от него… только не сейчас. Но он ничего не говорит, просто подходит к стулу, на котором по-прежнему висит мое пальто, а после снова возвращается ко мне.

— Мы уезжаем, Лаура.

— Что, вот так просто?

— Сложнее сделать уже не получится.

Это не обвинение, по крайней мере, не прямое, но меня снова начинает потряхивать.

— Торн. — Хотя еще пару минут назад я думала, что не смогу вытолкнуть из себя ни слова, что не готова перед ним оправдываться, что я не должна перед ним оправдываться, сейчас мне снова хочется это сделать. Не оправдываться — объяснить, только чтобы выражение в его глазах, этот лед растаял, рассыпался крошкой. Мне надо, чтобы он понимал, что это произошло случайно. Поэтому я делаю глубокий вдох и произношу: — Торн. Меня отравили. Меня накачали чем-то. Я не знаю, как…

— Я знаю. — Он подает мне пальто, и я на автопилоте сую руки в рукава. — Запрещенное вещество, которое обнаружили в крови у тебя и у твоих однокурсников, очень хорошо сочетается с любой едой или питьем. С алкоголем — гораздо хуже. Я знаю, что ты не пила, Лаура.

Последним он перебивает меня раньше, чем я успеваю сказать хотя бы слово, и мне ненадолго становится легче. Но очень ненадолго.

— Говорить об этом теперь уже не имеет смысла. Сейчас мы уезжаем, решать проблемы будем по мере их поступления.

Торн отступает, пропуская меня вперед, и я шагаю к двери. Почти.

Потом возвращаюсь, выключаю фоторамку, с которой мне улыбается мама, и кладу в сумку. В этом доме мне больше нет смысла оставаться, а проблемы, как правильно говорит Торн, надо решать по мере их поступления.

— Все твои вещи привезут позже, — говорит он.

— Завтра у отца вступление в должность.

Я не знаю, зачем я это говорю, потому что вряд ли он об этом не знает.

— Вступление в должность придется отложить.

— Что?! — Я вскидываю голову. — Почему?!

— Все вопросы потом, Лаура.

Его губы складываются в жесткую линию, и я понимаю, что он мне больше ничего не скажет. Во всяком случае, не здесь. Поэтому я молча выхожу, молча спускаюсь по лестнице и так же молча останавливаюсь перед дверью, рядом с которой замерли мергхандары. Проводить меня не выходит никто: ни отец, ни Ингрид, ни Сильви. Даргел, наверное, вышел бы, но Даргела здесь нет, зато есть Торн, который, в отличие от меня, не останавливается.

Флайсы охраны вереницей взмывают в воздух, и я зачем-то все-таки оборачиваюсь. На одно короткое мгновение, чтобы увидеть стремительно удаляющиеся огни дома. Это настолько остро, что я сжимаю кулаки и мгновенно отворачиваюсь, возвращаясь в салон флайса. Здесь пахнет кожей и резкостью морозного инея. Торн заканчивает разговор по телефону коротким:

— Лучше с утра. — И отключается. В эту минуту я понимаю, что больше так не могу.

— Поговори со мной, — тихо выталкиваю из себя. — Пожалуйста.

Он смотрит на меня в упор.

— Да, я это допустила, — произношу, глядя ему в глаза. — Но я даже представить себе такого не могла. Торн, это же… я же не могу жить с постоянной мыслью о том, что меня могут отравить, подставить, что…

Я даже слов не могу подобрать, а еще меня опять начинает трясти. Эта внутренняя дрожь то возвращается, то исчезает, но мне надо договорить: