Анастасия Князева: Легенда о Тёмной Принцессе

Утро.

Тяжёлая нервная поступь. Лёгкий, белый, чистый снег ложится на тротуары. Через пару минут он темнеет, перемешиваясь с грязью. Февраль почти всегда был таким мерзким и неприятным. Слишком тепло для зимы, слишком холодно для лета.

Что такое депрессия? На протяжении всего моего пути до колледжа я думала над этим вопросом. Нет, я знала, конечно, что такое депрессия, но я пыталась понять: я настолько привыкла быть на каком-то своём дне, что так и не впала в неё, или же я из неё не выходила долгие годы, что уже и не могла вспомнить, когда бы чувствовала себя хорошо? И имела ли я вообще на неё право? Быть может моё сердце было жестоким и чёрным с рождения? Я вздрогнула. Нет. Это точно было не так.

Я тут же нервно схватилась пальцами за голову, касаясь щёк, путаясь в волосах. Ресницы скользнули по ладоням. Когда всё изменилось? Лет в шесть? Да, именно тогда. С приходом силы. Будь она проклята. Я подумала об этом, и тут же осеклась. Сила была тем, что меня пока что удерживало на плаву. Не хватало мне ещё и её лишиться. Да и не такой уж большой она была, чтобы доставлять мне какие-то серьёзные проблемы.

Я тяжело вздохнула. Развела тут сопли. Надо было двигаться дальше, и не только по улице. В рюкзаке лежал билет и напоминание о нём меня приятно грело. Сегодня я сделаю это. Сегодня я уеду. И никто и никогда меня больше не найдёт.

Внутри появился страх, опять это невыносимое чувство. Ну и что, что я буду делать, если уеду? Как будто бы где-то там, в другом месте моя жизнь станет лучше. Глупая надежда. Я купила этот билет, прекрасно понимая, что они меня всё равно найдут, что я всё равно не решусь сесть на поезд. У меня и денег почти-то нет жить дальше.

Всё. Все мысли — после колледжа.

Ещё было очень рано. Я всегда старалась прийти пораньше, чтобы натыкаться как можно на меньшее количество людей. Так уж складывалось, что общаться с ними у меня совсем не выходило. Я будто бы была обречена быть вечно чужой для любого другого человека. Друзей у меня совсем не было, хотя я и пыталась сделать несколько обречённых попыток завести подобные отношения со сверстниками. Всё напрасно. Люди избегали меня и обходили стороной.

Шестнадцать лет я провела в одиночестве. Хотя нет, я привираю. Лет до шести у меня были родители и тогда я была счастлива. А потом меня забрали у них. У меня отняли семью. Я знаю, что они всё это сделали специально. Тогда я не могла этого понять, но понимаю это сейчас. Какие-то странные бумаги, странные свидетельства у органов опеки. Мама плакала, я плакала, много судебных разбирательств. Её признали умалишённой, отца наркоманом. Меня запихнули в детский дом. Никогда они не признаются мне, но я-то знаю, что это всё они сделали, это было в их власти. Те, с кем я работаю. Они думали, что когда я вырасту, то могу быть полезна им. Они сделали всё, чтобы одинокая, обезумевшая от несчастья я согласилась на них работать. Я не могла догадаться раньше, но теперь-то, теперь-то я точно знаю, я чувствую, я уверена в этом. Вот только и они осеклись. Я оказалась слишком, слишком слабой. Сколько бы я ни работала, ни старалась, сила не росла, оставаясь в каком-то пограничном состоянии. А теперь им уже было слишком поздно избавляться от меня.

Из детдома меня забрали, когда мне исполнилось одиннадцать. Конечно же, тогда я согласилась на их предложение. Разве могли у меня быть сомнения? Но ничего. Это всё не важно. Я получила от них всё, что могла, но не собираюсь и дальше быть марионеткой в их руках. Я смогу сбежать.

Рядом со мной послышался кашель. Я подняла голову. Преподаватель по латыни стоял рядом и внимательно изучал меня. Он был довольно молод, чуть больше тридцати, скупой на эмоции, но всё же невероятно харизматичный. Не люблю блондинов, но его можно было бы даже назвать красивым. Высокий, худощавый, с лёгким оттенком усталости на лице. Он поправил очки и едва заметно улыбнулся одним уголком губ. Я поняла, что всё это время он стоял рядом, а я погружённая в свои мысли не замечала его. Когда он понял, что выдернул меня из моих мыслей, то указал куда-то вниз. Я проследила за его жестом. Тогда он пояснил:

— Подоконник. Ты на нём сидишь. Забыла о правилах?

— О, простите, — я мигом вскочила, и отошла к противоположной стене, всем видом изображая, что это была не я. Он кивнул и ушёл в кабинет.

Лишь только стало ясно, что выходить он в ближайшее время не собирался, как я тут же юркнула на прежнее место. Если они так хотели, чтобы мы не садились сюда, то им стоило поставить хоть парочку скамеек в коридоре.