Марта Брокенброу - Игра в Любовь и Смерть

Если Любовь победит, это изменит мир, по крайней мере, для этих игроков.

Смерть высвободилась из его рук.

— Больше никогда так не делай. — Она коснулась щеки. — Конечно же, нам нельзя рассказывать игрокам об Игре.

Любовь кивнул. Если им рассказать, все изменится.

— Каковы ставки на этот раз?

Смерть, не задумываясь, ответила:

— Когда я выиграю, жизнь моего игрока станет моей.

— Когда выиграю я, — сказал Любовь, — оба игрока останутся в живых.

Смерть пожала плечами. Ее могущество превосходило его, и на Игру она соглашалась исключительно ради забавы.

— Какие-нибудь ограничения? — поинтересовалась она.

Этот вопрос Любовь ненавидел: много раз делал неправильный выбор.

— Как обычно. До истечения срока ты не вправе убить любого из игроков прикосновением, как и я не вправе внушить им любовь.

— За одним исключением, — Смерть подняла палец.

— Каким? — Соперница жутко изворотлива.

— Если твой игрок выберет меня. Тогда я могу убить его поцелуем.

Любовь рассмеялся. Генри никогда не выберет смерть. Ни за что не предпочтет ее жизни. И, уж конечно, любви. Он был для нее рожден.

— Как пожелаешь. Уже выбрала для себя личину?

— Ты как раз на нее смотришь. Ну, на одну из них.

В сгущающейся темноте Любовь вгляделся в лицо Смерти. Белоснежная кожа. Аккуратная волнистая стрижка-боб. Темные глаза. Большой чувственный рот. Он уже видел это лицо, но где? Без сомнения, еще одним обликом Смерти будет черная кошка. Как эти личины повлияют на игроков — всегда загадка.

— А теперь давай определим срок Игры, — сказала Смерть. — Кости ведь у тебя?

Любовь достал из кармана кубики, которые стукнули друг о друга.

— Ты первая.

— Значит, я выбрасываю месяц. — Она потрясла кости в кулаке и бросила их на доски моста. — Три и четыре. Играем до июля. До какого дня — выбрасывай ты.

Любовь мог сложить очки или умножить одно число на другое в пределах тридцати одного. Он ненавидел возможность выбора и предпочел бы винить судьбу.

Сжав кубики, он поцеловал свою руку и разжал пальцы. Стук костей о доски эхом разнесся над водой.

Смерть наклонилась.

— Как забавно. Ничья.

Даже количество очков на кубиках было тем же: три и четыре. Любовь едва не выбрал днем окончания Игры двенадцатое июля. Это дало бы ему больше времени, которого вечно не хватало. Иногда даже минуты могли переломить ход Игры.

Но было что-то такое в симметрии семерки, что манило его к себе. Поэтому он доверился внутреннему голосу. Игра закончится в полночь седьмого июля.

— Когда мы снова увидимся? — Ему всегда хотелось знать, чем занимается Смерть, чтобы принимать ответные меры.

— Через два дня, — ответила она.

Любовь кивнул. Пара дней — очень хорошо.

Смерть растворилась в воздухе, как всегда, когда уставала от его общества, а Любовь поплелся вдоль канала, пока не обнаружил, что стоит перед почти пустым кафе. Он поел в одиночестве на старинной площади — порция ньокки с терпким красным вином, — глядя на то, как в темнеющем вечернем небе загораются звезды.

Игра началась. Любовь рвался к игрокам.

Суббота, 27 марта 1937 года

Отец Итана сидел за столом в кабинете своего особняка в Сиэтле, посасывая незажженную трубку. Перед ним лежала ньюйоркская газета. Нахмурив брови, он сложил ее и убрал с глаз долой. Снаружи на карниз вспорхнул воробей и заглянул в окно.

— Итан!

Нет ответа.

— Итан!

Миссис Торн вошла в комнату и выразительно вздохнула.

— Итан учит Аннабель играть в крокет, — пояснила она. — Генри в гараже.

— Умоляю, не говори мне об этом, — простонал мистер Торн. — Этот мальчишка и его адский инструмент. В лучшем случае пустая трата времени, а в худшем он испортит…

— О, Бернард, — перебила его жена, упираясь ладонями в стол и наклоняясь, чтобы поцеловать мужа в блестящий от пота лоб. — В занятиях музыкой нет никакого вреда, если сравнивать с настоящими опасностями нашего мира.

— Да дер…

— Бернард.

Миссис Торн подошла к книжному шкафу и слегка поправила одну из рамок с фотографиями, чтобы снимок улыбающейся черноволосой и темноглазой девочки стоял ровно.

— Приведи сюда Итана, — попросил Бернард, раскуривая трубку. — Генри…

— Генри так же заинтересован в газете, — настаивала миссис Торн.

— Генри заинтересован в музыке. — Он произнес последнее слово как ругательство. — И он не…

— Он твой сын не меньше, чем Итан. Серьезно, после всех этих лет. Его отец был твоим лучшим другом и шафером на нашей свадьбе.