Альма Либрем - Личная ведьма для инквизитора

Нет, это была не мама…

— Я никогда, — прошептала Лина, — никогда бы не стала этого делать. Да когда я приехала, я увидела только пустой дом. Мне сказали, что ты уехала. Передала дар своей внучке, имя которой скрыла от всего мира, чтобы случайно на вас не вышли инквизиторы. Я пыталась вас найти, но только находила подтверждение того, что ты нарушила свой ведьминский долг и предала меня, свою ученицу! Инквизиция? Да ведь я желала своему сыну счастья, а не собиралась отдать его, когда у меня закончатся ведьмы, жизнь которых я смогу обменять на свою!

— Так значит, это сделала не ты…

Маргрет казалась шокированной.

Женщины смотрели друг на друга, как будто впервые видели.

— Конечно, не я! — подтвердила моя мать, мигом растеряв всю серьёзность, всю жестокость. От ненависти, плескавшейся в её взгляде, не осталось и следа.

— Но кто тогда? — прошептала Маргрет. — Ведь я никому никогда не рассказывала о своем даре. Клиенты никогда не видели меня, они приходили в другое место. Я умела хранить свой секрет!

Гера резко помрачнела.

— Мама…

— Твоя мать, конечно, спала и спит с кем попало, — недовольно ответила фрау Аденауэр, — но она не настолько дура, чтобы подвести саму себя к инквизиторскому костру!

— Нет, — покачала головой Гера. — Она не настолько глупа. Но ведь все её любовники знали о том, что она одарена! Вспомни, сколько раз мы переезжали из-за того, что она со скандалом ссорилась с очередным своим мужчиной…

Гертруда даже не боялась того, что это слушал бесконечный выводок её братьев и сестер. Впрочем, судя по тому, как они с пониманием смотрели то на сестру, то на бабушку, им было прекрасно известно, как дети появляются на свет и почему с их мамой не всё в порядке.

— Может быть, — подала голос Гера, — когда она была с маркграфом, что-то пошло не так? Кто-то узнал? Тут ведь были слуги… Я не знаю…

— Зато я знаю, — прервал её я.

К сожалению, маркграф фон Ройсс уже успел однажды разочаровать меня. Слишком сильно разочаровать, чтобы я теперь хоть с минимальным позитивом смотрел на его безвременно почившую личность.

— Я знаю, — нехотя произнес я ещё раз, — кто случайно ляпнул инквизиторам о вашей семье. Это был твой отец, Гера. Маркграф фон Ройсс.

Глава двадцать третья. Гертруда

— И пирог! — радостно провозгласила бабушка, щелчком пальцев отправляя огромное блюдо ровно на середину стола.

Мои братья и сестры, явно не особенно балуемые выпечкой в любых других условиях, радостно загалдели и потянулись вилками к пирогу. Бабушка хмыкнула, довольная тем, что её произведение кулинарного искусства пользуется таким успехом, и сделала какой-то невероятно закрученный пасс рукой, означавший, что сейчас пирог сам разрежется на порционные кусочки, и они приземлятся на тарелку каждому из нас.

Я впервые за долгое время чувствовала себя настолько в семье. Мы с Людвигом всё ещё сидели по разные стороны стола, оставив место во главе для покойного маркграфа фон Ройсса, но его кресло, совершенно пристыженное и, кажется, осознающее свои ошибки, это место занимать не спешило.

Или, может быть, папеньку не слишком радовала перспектива сидеть за одним столом с другими детьми своей любовницы, теми, которых она родила уже не от него.

Я не собиралась интересоваться его мнением по этому поводу. В конце концов, кресло никогда не было разговорчивым, а теперь, хмурясь, то и дело ходило из угла в угол и даже покидало обеденный зал через дверь. Вот и сейчас, в очередной раз возмутившись шумом, производимым гостившими уже третий день в доме детьми, оно недовольно проковыляло мимо стола.

Какова была реакция? Не могу сказать, что кто-то горел особенным желанием остановить кресло или хотя бы окликнул его. Возможно, это попытался сделать пятилетний Марк, но швыряться яблоком — это точно не лучшая идея и способ уговаривания какого-нибудь маркграфа остаться. По крайней мере, кресло издало недовольное фырканье и уверенно заковыляло прочь, ещё быстрее перебирая ногами.

— Иди-иди! — крикнула ему вслед бабушка. — Мерзопакостный предатель! Чтоб тебе твою обивку покорежило где-нибудь по дороге!

Лина в ответ расхохоталась. Сейчас, когда она больше не собиралась проклинать весь мой род и не испытывала особой ненависти к бабушке — точнее, вообще не испытывала её, — женщина в один миг избавилась от маски стервы и вела себя, как обыкновенная любящая мать. По крайней мере, наблюдать за её общением с Людвигом было очень приятно. То, как он помогал матери сесть, то, как она поправляла ему воротник рубашки, будто мальчишке, и гладила по щеке…