Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

«Бабушка, сеу Осаин – врач?»

«Он – сын святого, девочка моя…» – смеялась бабушка. Она сидела на плетёном из тростника коврике под манговым деревом – на своём обычном рабочем месте. Большие и морщинистые руки её были по локоть в глине, на предплечьях уже подсохшей и осыпающейся золотистыми чешуйками, а на ладонях – липкой и рыжей. Дона Энграсия мяла, вертела и вытягивала глиняный ком, приговаривая: «Ну, кто же придёт к нам сегодня?..» – а маленькая Эва смотрела затаив дыхание, на то, как из бесформенного кома появляются голова, плечи, торс, повязка…

– К нам пришёл Огун! – возвещала Эва, вскочив и подняв руки в ритуальном жесте. Дона Энграсия, смеясь, разглядывала своё творение:

– И правда… кажется, он! Что за неделя такая – восьмой Огун! Да эту армию не примут в магазин! Каждый гринго [21] Гринго – название белых иностранцев в Бразилии уплывёт из Баии с моим Воителем! Эвинья, любовь моя, может быть, это не Огун? Может, Шанго?

– Шанго никогда не придёт туда, где пляшет Огун! – важно заявляла Эва, и бабушка опять заливалась смехом:

– Аминь… Значит, Шанго придёт к нам завтра!

Именно в доме бабушки Эва впервые взяла в руки ком липкой глины и слепила первую свою статуэтку: пучеглазую жабу-каруру, точную копию той, которая подходила по вечерам к самому крыльцу и пела тонким, жалобным голосом. Бабушка похвалила каруру и попросила сделать ещё что-нибудь. Когда десятка полтора жаб, птиц, броненосцев и тейю [22] Тейю – большая ящерица выстроились на столе, бабушка обожгла их в большой печи, покрыла блестящей глазурью и вечером позвала соседа:

– Что скажешь, друг мой?

– Скажу, что наследственность – великая вещь! – возгласил сеу Осаин, важно тараща глаза. Эва ничего не поняла. И испугалась, когда бабушка вдруг заплакала: две крохотные слезинки выбежали на чёрные, как переспелые сливы, щёки.

– Бабушка, что случилось, почему ты плачешь?!.

– Не пугайся, девочка моя, я просто старая дура… Ты умница, и мы отправим твоих красавцев в магазин!

– Но…

– …и если эти грингос их не купят – тем хуже для них!

Раз в месяц сеу Осаин загружал в свой задыхающийся грузовичок вместе с коробками сигар фанерный ящик с изделиями доны Энграсии и вёз их в Баию, в магазин. В тот раз вместе с керамическими «чудесами» бабушки в город уехали и кривобокие жабки и ящерки Эвы. И вечером сеу Осаин торжественно вручил смущённой и радостной девочке несколько монет:

– Это – за твоих зверей! Они очень понравились хозяйке! Энграсия! Почему ты опять ревёшь?! Свари лучше кофе, достань кашасы, и порадуемся вместе! Твоя внучка наверняка теперь не останется без куска хлеба!

Сеу Осаин часто заходил к ним – выпить бабушкиного кофе, съесть одно-другое печенье с шоколадом и корицей, вернуть прочитанную книгу (у бабушки в спальне был целый шкаф) и выкурить на пару с доной Энграсией несколько толстых сигар собственного производства. Других соседей в округе, казалось, не было. Но несколько раз за лето десятка два машин, фургонов и мотоциклов подъезжало к воротам. Дом наполнялся людьми всех оттенков коричневого. Гости шумно говорили, здоровались, обнимались, смеялись. Женщины в белых, жёлтых, голубых платьях толпились на бабушкиной кухне, готовя мясо, салаты, печенье и кофе. Дом наполнялся пряными и острыми запахами. Из залы, где ожидали мужчины, доносился аромат кофе, кашасы и сигарет. Дети, которые приезжали со старшими, носились повсюду: их никто не унимал. Эва бегала вместе с ними. Ей помнился мулат-подросток, который качал её на качелях, девушки-негритянки, со смехом заплетающие в косички её волосы, коричневый большеротый мальчишка, по виду – её ровесник, который запустил в неё перезрелой питангой, а когда Эва расплакалась, деловито вытер ей нос своей грязной майкой и подарил ракушку-бузио… Эва не очень-то задумывалась, что означают эти сборища на ферме и почему вечером из зала начинает доноситься глухой рокот барабанов. Ей ни разу даже в голову не приходило посмотреть, что делается в доме, когда всходит луна и кроны гуяв и питангейр становятся серебряными. Впрочем, к тому времени она и так уже всё знала об ориша.

Девочкой Эва просто слушала бабушкины истории-патакис [23] Патакис (patakis) – мифы-истории о жизни и похождениях различных ориша в кандомбле. : о Йеманже, Матери Моря, доброй ко всем, которая спасла братьев Ошумарэ и Обалуайе, брошенных их матерью Нана Буруку. О Шанго, повелевающем грозами и бурями, – неистовом Шанго, которого регулярно доводили до белого каления собственные жёны. Об Огуне, хозяине войны и железа, сумрачном и сильном воине, которого боятся все, а больше всех – его младший брат Эшу, хитрец и негодник. О смелой воительнице Йанса, чей крик заставляет врагов трепетать. О ласковой и нежной Ошун, которая вертит мужчинами как хочет. Об угрюмой, несчастной Оба, влюблённой в собственного мужа… Об африканских божествах, которые приплыли в Бразилию четыреста лет назад в вонючих трюмах португальских каравелл вместе с насмерть перепуганными чёрными людьми. Ориша остались вместе с этими несчастными в чужой земле и разделили с ними все их горести. Бабушка рассказывала об этом так, будто ориша были её соседями или близкими знакомыми: добродушно, посмеиваясь, иногда с осуждением, иногда одобрительно. Эва знала, что ориша можно о многом попросить, и если правильно это сделать, то желания твои сбудутся. Йеманжа любит рыбу и моллюсков, учила бабушка, и, если подарить Матери Вод всё это – будешь счастлива в своей семье. Ошун дарят украшения, Эшу – сигары и кашасу, воины Шанго и Огун без ума от мяса, а некоторые вещи – НЕКОТОРЫЕ, понимаешь, Эвинья? – требуют и жертвенных петушков, и голубей, и волшебных раковин-каури. Эва морщилась, бабушка смеялась: с тёмно-коричневого лица блестели крепкие белые зубы.