Купава Огинская - Не дареный подарок. Кася [litres]

Столовая была темна и безлюдна, кухня, в общем-то, тоже, хотя и далеко не тиха. Мелкая тощая нечисть в количестве штук двадцати копошилась у плиты, стола и ящичков с приправами. Одни быстро подготавливали тесто для утренней выпечки, другие разогревали воду для чьего-то позднего чая, мыли последние грязные тарелки и звенели кастрюлями. В помещении было весело, громко и как-то суетливо, но стоило переступить порог, как наступила звенящая тишина.

Все слаженно уставились на меня, замерев в самых неожиданных позах.

– Ве-е-ечер добрый? – полувопросительно протянула я, прижав уши.

– Нечисть, – проговорил тощий, намывавший до моего появления тарелку.

– Илистара, – подтвердил тот, что готовил чай.

– Бродит по академии без хозяина, – сурово заметил вымешивающий тесто.

– Кушать хочешь? – с дружелюбной улыбкой на темненькой мордочке поинтересовался один из вытиравших стол.

– Да-а-а, – соврала нервно, хотя в животе места после сытного ужина не было. Привыкшая голодать, каждый раз я ела как в последний, наедаясь впрок.

– Пирожки остались. С-с-сладкие. С вареньем и творогом. И чай, – слаженно, в строгом порядке проговорили они, чтобы вместе устрашающе спросить: – БУДЕШЬ?

– Да-а-а.

Нечисть оказалась подчиненными, но не сильно от этого страдающими натовиками, которых пристроили на кухню, как в самое теплое и безопасное место.

Они кормили кадетов, а кадеты кормили их. Призрачная нечисть от обычной отличается многим. Начиная от количества быстроразвивающихся разумных особей и заканчивая способом питания. Призрачная развивается быстрее и легче и питается исключительно эмоциями, не приемля обычную пищу и не требуя магической энергии.

Я обычную пищу очень даже ела, каким-то чудом умудрилась запихать в себя два пирожка и страдала над третьим, не имея возможности его съесть и не находя сил побороть природную жадность и оставить выпечку в покое.

Натовик, что принес мне пирожки и чай, с опаской подобрался ближе и, шалея от собственной смелости, погладил мой пушистый бок. Я напряглась, готовая, если понадобится, бежать куда глаза глядят, спасая свою жизнь. Тело еще помнило устрашающую силу нежных девичьих ручек и повторения не хотело.

Нечисть гладила аккуратно, с опаской, готовясь в любое мгновение отдернуть лапу, и я расслабилась.

Заметив, что покусившемуся на мои меха натовику я голову не отгрызла, остальные осмелели и через минуту меня наглаживали все, позабыв о работе и весело переговариваясь. А я блаженствовала. За все десять лет жизни меня еще ни разу так не гладили. Прямо вот чтобы аж до желания помурлыкать и подставить мягкое брюхо.

Даже в пушистом детстве, когда я целых два года жила в доме в качестве питомца шестилетней дочери купца, меня обычно гладили так, что шкура готова была сползти, а шерсть вылезала клочьями.

– За ушком, – неразборчиво промурлыкала я, растекаясь по столу, – за ушком тоже почешите.

– Мягонькая, – с нежностью сказал один, выполняя мою просьбу и с энтузиазмом начесывая за ухом.

– Пушистенькая, – поддержал тот, что мял мою левую лапу.

– Тепленькая.

– И пахнет лесом, – продолжала осыпать меня комплиментами эта замечательная нечисть.

– Как интересно. Неучтенная нечисть на территории академии, – раздался от двери приятный сильный голос, от которого по позвоночнику побежали морозные мурашки, а натовики удивительно слаженно растворились в воздухе. Я не успела даже моргнуть, как осталась на кухне одна. Только я, чашка недопитого чая, недоеденный пирожок и неизвестный мужик подозрительной наружности. Подозрительной, но очень знакомой.

– Подчиненная нечисть, – на его плечо опустилась огромная сова, – аппетитная.

– Здра-а-а-а… – протянула я сипло, мечтая куда-нибудь исчезнуть.

Капская сова находилась в нескольких метрах от меня. Настоящая, живая, огромная сова, для которой я – деликатес.

Тело сковал ледяной страх, больно покалывая сведенные судорогой мышцы. Сов я боялась больше илистых котов, варсов или волков. Они являлись нашими природными врагами и, в отличие от тех же варсов, гнездились в горах. Близкое знакомство с совами в далеком детстве оставило неизгладимый след в моей памяти и заставляло сейчас мелко дрожать. Примерзнув к столу, я с ужасом смотрела на приближающегося ко мне незнакомца.

Огромный хмурый дядька с подозрительно знакомыми темными волосами и синими глазами подошел, с любопытством изучая замершую посреди стола нечисть. У этого мрачного типа виски были тронуты легкой сединой, а между бровей залегла глубокая морщинка, но хозяина он мне все равно напомнил, чем окончательно деморализовал.