Карина Пьянкова: Ведьма и зеркало [СИ]

— Конечно, Кирилл Александрович, — откликнулась я с покорностью и обреченностью. — Во сколько?

— Как вам будет удобно до конца дня, — бросил мне инспектор и отключился.

На этот раз что? Ведь живу тише воды, ниже травы.

Навещать инспектора Левина я ненавидела больше всего в мире, пожалуй, даже больше, чем ходить в гости к матери. В его кабинете мне всегда казалось, будто я чувствую запах дыма и горелой плоти. Лицо инспектора было строгим и суровым как лик Святого Доминика на иконах. Такого легко представить с зажженным факелом в руках у костра.

— Добрый день, гражданка Таволгина Софья Андреевна, — протянул Левин и вперился в меня темными буравчиками глаз.

Сразу хотелось в который раз каяться во всех грехах, причем совершенных с самого раннего детства, когда я пару раз накладывала сглаз на соседских детей лишь от избытка силы и неумения ею управлять.

— Здравствуйте, Кирилл Александрович, — сумела я с превеликим трудом сохранить невозмутимость. Привыкла уже держать лицо при этом человеке, хотя при первых встречах едва не заикалась.

Как-то так уже повелось в последние годы, что если в нашем районе случалась какая-то магическая дрянь, в первую очередь Левин дергал к себе именно меня. Почему так, ума не приложу. Да, один раз напортачила я серьезно, но злого умысла не имела, да и с тех пор стала куда осторожней. Но год сменялся годом, а вызывать к себе инспектор меня все не прекращал.

— Да и вам не хворать, — лениво протянул надзирающий, буквально ощупывая меня и взглядом и своей силой.

Ну, а что? Конечно, колдовства я не чуралась, но чего он хотел от ведьмы, этот протокольный сухарь?

— Клиентура, гляжу, у вас только растет, — констатировал Левин, изогнув узкие губы в слегка саркастичной улыбке. — Норовят людишки получить то, что им не по силам.

Сам будучи магом, инспектор всей душой не одобрял применения того, что называли обычно "дикое колдовство".

— Так все же что такого случилось? — спросила я.

Страха не было, я уже успела убедиться много раз, что вешать всех собак не меня Левин не станет, слишком уж дотошен и принципиален, но все же преследовало странное беспокойное чувство, словно что-то попала в ботинок, не мешается, но раздражает, а вытащить не выходит.

— А разве не знаете, Софья Андреевна? — осведомился инспектор, нахмурившись.

Из-за глубоко посаженных глаз, над которыми нависали темные брови, лицо Левина всегда хранило угрюмое выражение, а уж когда он бывал чем-то недоволен, хотелось поскорей убраться подобру-поздорову.

— Понятия не имею, — совершенно честно ответила я, против воли своей вжимаясь в спинку колченогого стула, заготовленного в Инспекции как будто специально для посетителей.

Взгляд Левина стал еще тяжелей, точно та самая могильная плита, из-под которой вылез злосчастный беспокойный мертвец, принесший мне столько бед.

— Вы удивительно не осведомлены для ведьмы, — отметил инспектор, поднимаясь на ноги и подходя поближе.

В этот момент я пожалела, что посетителей этот человек всегда усаживает. Когда над тобой нависает мужчина под два метра ростом, и без того неуютно, а если ты еще и смотришь на него, сидя на стуле, то вовсе сердце начинает ускорять стук.

— Я просто не любопытна, — тихо и чуть сдавленно произнесла я, задирая голову, чтобы смотреть в глаза инспектору.

— Прискорбно, весьма прискорбно, — заметил Левин, покачав головой. — А ведь запрещенная волшба осуществлялась этой ночью буквально под вашими окнами.

Я растеряно захлопала глазами, не зная, что и сказать. Колдовать я могла прекрасно, а вот чужую силу действительно ощущала с трудом: так отозвалось прерванное неурочным появлением отца гадание. Об изъяне знали разве что мама и отец, но вот причины его я родительнице не решилась сказать ни в шестнадцать лет, ни сейчас. А папа… папа вообще не считал, будто я тогда занималась с зеркалами чем-то серьезным или опасным, так что случившемуся просто не придал значения.

— Но я действительно ничего не чувствовала, — пробормотала я, мечтая больше всего на свете покинуть этот кабинет с выкрашенными в мерзкий зеленым цвет стенами. Как угодно, хоть мышью обернуться и в щель просочиться, только бы домой — и запереться на все замки разом.

А ведь придется к маме ехать, там меня ждет "хороший мальчик", умирает, как хочет увидеть. Как только матери удается каждый раз заманивать этих несчастных в свои тенета? И когда ей надоест навязывать каждому, хоть сколько-то подходящему мужчине, свою негодящую дочь?