Дарья Кузнецова - Абордажная доля

— Нет, мне определенно нравится этот тип, — расхохотался Макс, обрывая вскипевшего старшего. — Один раз на тебя посмотрел — а какая точная характеристика! Максим, — назвался он, подходя и протягивая измененному руку. — С твоего позволения и в домашней обстановке — я по-простому, без чинов.

— Глеб, — ответил мой пират, пожимая протянутую ладонь. — Отрадно видеть, что Алиса в этой семье — не единственный разумный человек, а то я уже начал подозревать, что ее подбросили.

— Всех подбросили, не всех поймали, — хохотнул в ответ Макс. — То есть таможня дала добро на отгрузку? В смысле, ты вот прямо сейчас мелкую собираешься забрать?

— Не вижу смысла откладывать. — Глеб пожал плечами. — И всякие формальности в таком случае будет куда проще уладить.

— Ну да, тоже верно, — согласился младший.

— Мальчики, а вы не забыли, что я все еще здесь? — мрачно уточнила я, хотя из объятий Глеба освобождаться пока не спешила.

— Я заметил. А вот собранных вещей — что-то не очень, — отозвался Клякса.

— Такими темпами и не увидишь, — пригрозила я, хмурясь.

— Так, вот тут мы, по-моему, уже лишние. Пойдем, большой брат, они без нас прекрасно справятся, не маленькие, — быстро сориентировался сообразительный Макс и, когда мы посторонились, вытолкал Димку, даже дверь за собой аккуратно прикрыл. Прикрыл, я специально обратила внимание.

Несколько мгновений мы молчали, причем я бездумно теребила какую-то награду на груди мужчины, а он замер изваянием, продолжая прижимать меня к своему боку. Потом глубоко, шумно вздохнул и проговорил негромко, виновато:

— Я все-таки давлю, да?

— Есть такое дело, — согласно проворчала я.

А сама перевела дух: хорошо, что он все понял. Значит, у нас действительно есть шансы — не только на то, чтобы нам было хорошо в постели, а на нечто большее, настоящее, долгое.

— Прости. Никак не привыкну…

— К чему?

— К жизни. К нормальной человеческой жизни, — медленно, раздумчиво проговорил Глеб, еще больше меня озадачив. — Это… сложно.

— Что именно? — уточнила я растерянно, запрокинув голову и заглядывая ему в лицо.

— Все, — после долгой паузы уронил мужчина с коротким смешком. — Вин! Ты — моя. Добыча, женщина, да, наконец, жизнь. И никак не получается соотнести это знание с общечеловеческими законами и обычаями цивилизованного общества. Мне сейчас вообще трудно к ним приспособиться и вжиться, я слишком привык действовать так, как удобно и нужно мне. В остальном-то все получается неплохо, но когда я применяю все эти правила к тебе и понимаю, что должен не брать, а спрашивать, а ты еще и отказаться можешь… В общем, я не буду озвучивать, какие мысли и стремления меня в этот момент охватывают.

— Да не собираюсь я отказываться, — вздохнула я. — Наверное. Просто все так быстро, что у меня от стремительной смены обстоятельств голова кругом. Вчера утром я думала, что ты умер, а сегодня ты уже тащишь меня в свое логово, решив вопрос даже с моей буйной родней… Слишком быстро, дай мне хоть немного отдышаться!

— Так в этом и смысл: захватить врасплох и добиться своего, — тихо засмеялся Глеб и шагнул к кровати. Сел на край, устраивая меня верхом на своих коленях, лицом к лицу, коротко поцеловал, будто в задумчивости, и продолжил: — Я до сих пор не могу толком поверить, что жив. Кажется, что сейчас я закрою глаза — и больше их не открою, потому что все, что я вижу, это очередная агония, последнее испытание на «Тортуге».

— Очередная? — уцепилась я. — И что все-таки в нем было, в этом последнем испытании? Ты… это выглядело довольно страшно, а твои слова про «волю и смысл жизни» мало что объясняют.

— Смерть, — коротко ответил измененный несколько мгновений спустя. — Разнообразная и бесконечно длящаяся. Поэтому оказалось довольно просто перенести заключение. Висящая над головой угроза казни воспринималась закономерным продолжением всего этого. Поэтому же, освободившись, я не так спешил встретиться, еще мог думать отвлеченно, мог обещать себе, что просто поговорю, взгляну, уточню, что все хорошо. А потом коснулся, поцеловал и… в общем, теперь от одной мысли, что надо отпустить тебя, напрочь сносит голову.

— И это они назвали везучестью? — прошептала я ему в шею, глотая слезы. — Хороший мой, за что же с тобой… так?

— Не хороший, — нервно хмыкнул Клякса. — Я даже вот это тебе сейчас рассказываю только потому, что знаю: ты добрая, ты непременно меня пожалеешь и согласишься уйти со мной. Вин! Я, честно говоря, затрудняюсь предположить, что могу сделать, если ты вдруг откажешься и передумаешь. Знаешь, наверное, мне в самом деле не жениться нужно, а сдаваться психиатрам. Прости. Не ожидал, что меня так накроет.