Александра Павлова - Проклятое дитя [СИ]

Медленно Анна отодвинулась от Акира, глядя на него томно приоткрывшимися глазами и улыбаясь счастливо и смущенно, будто только сейчас поняв всю интимность ситуации.

Но юноша не дал ей отодвинуться, мягко сжав руками ее личико и снова наклоняясь к ней.

— Эта была нежность, — прошептал он в губы принцессе. — Но я обещал и страсть.

Головокружительный, куда более напористый и сильный поцелуй, сминаемые губы, прикосновение языка к влажным губам в стремлении их раскрыть и пробраться в сладкий ротик.

Анна не поняла, в какой миг нежность и легкая страсть сменились грубым напором и насилием. Не поняла, когда это вдруг перестало ей нравиться, и стало пугать и заставляло нервничать. Она мягко уперлась руками в грудь Акира, пытаясь дать понять, что достаточно. Но он лишь раздраженно рыкнул ей в губы, уже кусая их, отчего Анна замерла на мгновение — испуганная подобной реакцией. Но лишь миг и куда более сильно она попыталась оттолкнуть, попыталась сказать "хватит", сказать, что это слишком, и она боится. Но только раскрыла губы, как мокрый язык настойчиво и далеко не нежно проник глубоко в рот, заставляя задохнуться от ужаса и паники, накрывшей с головой. Она колотила своими кулачками по каменной груди, пыталась отвернуть лицо, но молодой мужчина будто не видел ее сопротивления, будто не понимал, что ей не нравится! Он сильно и резко сжимал руками ее плечи и талию, заставляя ее тело гнуться в руках. Ни на миг не прекращал терзать ее губы своими, делая больно и пугая все больше и больше.

Анна окончательно поняла, что пропала, что играла с огнем, когда согласилась на эту встречу, когда большое тело вдавило ее в один из каменных столбов, а сильные руки начали задирать подол платья. Она плакала и непрестанно просила остановиться, когда безжалостные губы прекратили терзать ее рот и спустились на шею и плечи, оставляя синяки и укусы. Тело будто не поддавалось контролю, и она едва могла пытаться оттолкнуть от себя слишком сильного юношу, который был в разы тяжелее и попросту не видел и не слышал ее. Все, что сейчас его волновало — ее тело и собственные желания, которые вырвались наружу, больше не сдерживаемые и бесконтрольные, которые зрели в нем все последнее время, не имея выхода.

— Пожалуйста! Не надо! — надрывно, раз за разом повторяла Анна, пытаясь отталкивать от себя руки Акира. — Хватит! Перестаньте! Прошу вас!

Она рыдала навзрыд, сотрясаясь всем телом от ужаса и страха, боли в горящей коже и заломленном теле. Ни грамма ласки и нежности в глазах обезумевшего мужчины, которые горели словно у зверя, который не знал, что такое пощада и нежность, что такое ласка и забота.

— Ты сама пришла сюда, — лихорадочно шептал Акир, не прекращая "ласкать" ее горло своими жестокими губами и хрипло посмеиваясь, словно безумный. — И ты знала, зачем. Так зачем сопротивляться?

— Отпустите меня! — обессилено шептала Анна, метаясь в его руках и содрогаясь от омерзения.

Она плакала, не переставая, слезы застилали глаза так, что она уже не видела красивого лица любимого человека, которое сейчас искажала маска похоти и неконтролируемой агрессии.

— Я так давно мечтал о тебе! Так давно хотел прикасаться к тебе так, — совершенно не слыша ее, продолжал, словно в бреду, говорить юноша, больно сжимая ее ногу чуть выше колена и со стоном заводя руку выше — туда, где заканчивались тонкие чулки и начиналась нежная плоть. — О, боги! Как же ты нежна и горяча!

Рука ни на миг не прекращала свои мерзкие прикосновения, а другая до боли сжимала талию девушки, пока не скользнула вверх к вырезу платья, чтобы безжалостно рвануть его под испуганный вскрик и новую волну слез принцессы. С новым рыком Акир опустил голову вниз, впиваясь зубами в плоть поверх нижнего прозрачного белья, сжимая в ладони упругое полушарие — жестко и до боли.

Анна была в отчаянии. Она была бессильна и обессилена, у нее едва хватало воли оставаться в сознании, ведь пелена забвения была такая заманчивая, но такая пугающая. Она не могла просто сдаться! Пусть и понимала всю бесполезность своих попыток вырваться и остановить жестокого насильника. Но даже не попытаться она не могла. Пусть она будет проклинать себя за глупость, винить за доверчивость, но никогда не упрекнет в бездействии и смирении. Она никогда не готова была просто смириться с тем или иным положением вещей. Она всегда боролась за права отстаивать свою правоту и свои желания. И сейчас даже страх не отнял у нее этой особенности — не мириться с обстоятельствами. И пусть это были слабые попытки и ничтожные мольбы, но она не готова просто опустить руки.