Кристина Юраш - Я - богиня по вызову

Я встала, распахнула ставни и снова посмотрела на стул и на бабку, которая ворочалась под ворохом одеял и стонала так, словно рожает.

— Бабушка, а почему у тебя сорок седьмой размер ноги? — прищурилась я, глядя, как огромная, волосатая нога сорок седьмого размера кокетливо выглянула из-под утеплителя.

— Так я мешок с картошкой на него уронила, — проскрипела бабка, которая с такой пушистостью может, смело зимой на снегу спать, а нога тут же юркнула обратно.

— Бабушка — бабушка, — заметила я, понимая, что на зрение не жалуюсь исключительно потому, что для того, чтобы написать жалобу, нужны очки. — А что ж ты такая пушистая?

— Видала мою пенсию? Это — единственный мех, который я могу себе позволить! — заерзала бабулька, а я подошла поближе, слыша сопение под одеялом. — Специально к старости отращивала, чтобы не замерзнуть.

Я подтащила стульчик и села рядом, глядя, как бабка накрылась одеялом с головой и простонала.

— А это что такое под одеялом выпирает? — поинтересовалась я, присматриваясь и понимая, что грудь не могла так низко пасть даже в старости. Бабушки любят поговорить о болячках, а тут целая почва для диалога.

— Это? — спросила бабка, а холмик зашевелился. — Это мой котик. Тоже. греется. Под одеяло взяла. А то замерзнет.

Я поджала губы, глядя на заботливую бабушку и вспоминая плешивого, как мой коврик, котишку, которого видела в зеркале.

— Вот помру, а о котике заботиться некому будет, — негромко заметила бабка, а я уже передумала забирать бабку. — Я бы сразу померла, да котик один останется. Кто ж его кормить будет?

Я грустно посмотрела на холмик, а потом тяжко вздохнула: «Бедненький». Мои глаза наполнились слезами, когда я представила, как котик ищет свою бабушку, жалобно мяукает, а бабушки уже нет. Так! Я — Смерть, на минутку!

— Давай, бабушка, собирайся! — нервно заметила я, лаская взглядом холмик. — Главное, не переживай. Твой котик в надежных и нежных руках! Ой, а высунуться он не может.

Я жалобно посмотрела на холмик, который зашевелился. На всякий случай я зажала руки между колен, напоминая себе, что гладить чужих котиков неэтично.

Сколько раз я ловила себя на том, что, придя к кому-то в гости, начинаю тискать и гладить котишку. Многие знакомые котики уже при виде меня тут же залезают под кровать, шипят и царапаются. Сюки, мерзкие! А я их, между прочим, люблю.

— Да куда ж он вылезет? Пригрелся. Лежит, меня лечит, — тут же отозвалась бабка, а холмик увеличивался. — От ревматизму. Он у меня хороший.

— Я бы его погладила… — не выдержала я, умиляясь ответственному котику. Помню, в зеркале у бабки маячил котишка, причем вид у него был жалкий. — Не царапается?

— Женскую руку любит! Мужикам не дается, — вздохнула бабка, а котик снова шевельнулся.

— Игривый он у меня. И ты ему понравилась. Прям, чувствую, как понравилась. Ну, гладь, не бойся. Замерз он бедный.

Я положила руку на холмик и стала нежно поглаживать.

— Хороший, — заметила я, проводя рукой по одеялу и чувствуя, как котик зашевелился. — А худой-то какой! Ты что? Его совсем не кормишь?

— Г олодает он у меня последнее время, — приглушенно заметила бабка, тут же превращаясь в моих глазах в живодерку. — Я ему одну предлагаю, а он не хочет. Другую — тоже не хочет. Привередливый стал.

— А что предлагаешь? — спросила я, понимая, что однажды я обязательно заведу себе котика.

— Рыбку?

заведу себе котика. — Рыбку?

— Да, и рыбоньку, и птичку, и цыпочку, и даже заюшку, — вздохнула бабка, а я сочувственно на нее посмотрела. — Раньше ведь все ел! И много. А сейчас что — то затосковал. Переел, в свое время, видимо.

— А может, ему киску хочется? — спросила я, вспоминая орущую по весне кошачью братию.

— Вы его с киской пытались познакомить? У него есть котята?

— Эм. — замялась бабка. — Нет. Вроде нет.

— Это хорошо, — вздохнула я, гладя котика и глядя в окно. — Но если будут — не топите! Лучше мне их отдайте! Я их воспитаю! Ой, а почему он не мурчит?

— Так не умеет, — простонала бабка, а котик зашевелился. — Не мурчит и все тут.

— Бедненький, маленький, — погладила я довольно крупного, но тощего кота сквозь одеяло.

— Что ж ты так переживаешь? Здесь я, здесь. Я тебя не обижу! А он у вас породистый?

— Да. Благородных кровей., - простонала бабка. Видимо, ей совсем плохо. — Ой, когтями вцепился. Ой, не могу.

Я задумчиво сидела на стульчике и вздыхала о кошачьей доле. Вот так всегда. И ведь жалко же животное. Пропадет.

— А не пахнет от него? — принюхалась я, вспоминая запах «кошачьих» квартир, в которых при первом вздохе понимаешь, что где-то здесь обитает половозрелый кот.