Бранов сжал кулаки, выдохнул, собрался с силами. Подпрыгнул раз, другой.
– Ян Викторыч!
Часть снежной шапки скатилась по скользкой крыше. Чудом устояв на ногах, аспирант глянул на псов, а затем на меня. Думаю, мое испуганное лицо ему и без слов обо всем сказало.
Самая дееспособная из тварей была уже на подходе. Я теснее прижалась к холодному металлу. Сердце зашлось от ужаса.
Бранов присел пониже. Прыжок. Зацепился за нижнюю перекладину и едва подтянулся, как псина, злобно рыча, выпрыгнула, будто рыба из воды.
Я взвизгнула, зажмурившись, когда лестница содрогнулась.
Жалобный вой, и пес, рассыпая выломанные зубья и заливая снег кровью, повалился на машину и вместе с остатками ледяной шапки скатился вниз.
– Твою мать, я чуть сердце не выплюнул, – простонал аспирант, подобравшись ко мне поближе. Руки у него заметно дрожали. – Давай, Мика, лезь выше.
Но я помотала головой. От страха и с места сдвинуться не могла. Будто примерзла к лестнице. Только слезы градом лились, тут же замерзая на холодном ветру.
– Ну чего ты, испугалась так?
Испугалась? Он еще спрашивает?!
Ян перебрался чуть выше и зацепился так, чтобы быть аккурат у меня за спиной, приобнял одной рукой, защищая от ветра. Похлопал, ободряя. Шапку, сбившуюся на самую макушку, заботливо поправил.
– Все уже закончилось. Закончилось, – прошептал он, глянув вниз.
Твари все еще сновали туда-сюда. Выпрыгивали, с мерзким звуком скребли когтями по местами облупившейся краске машины, но забраться на нее, а уж тем более пуститься в преследование по лестнице явно были не в силах.
– Соберись! – скомандовал аспирант. – Еще немного и мы будем в безопасности.
Я послушно кивнула и принялась перебирать руками со спущенными рукавами. Очень неудобно. Тонкие арматурные лесенки почти не ощущались под толстым слоем пуховика. Поэтому я пока лезла, сотню раз пообещала, что куплю перчатки или даже варежки. Меховые. И пришью их на резинку, чтобы больше не терять.
Перебравшись через ограждение на крыше, мы, выверяя каждый шаг, потихоньку побрели к вентиляционному окну. Благо, что пятиэтажка старая, и они не зарешечены.
Снова подсадив, Ян помог мне забраться внутрь.
– Фух, – опустился прямо на размотанные пыльные рулоны стекловаты аспирант. – Оторвались.
Я рухнула рядом. В то, что нас не растерзали, все еще не верилось. Организм продолжал выплескивать щедрые дозы адреналина в кровь, потому меня трясло не хуже тех псин.
Сперва сидели в тишине. Я боялась не то чтобы заговорить, но и оглядываться. Вдруг из темноты еще кто-то вылезет? Потому вообще предпочла закрыть глаза и упереться лбом в колени, слушая стук собственного сердца и шум крови в ушах.
На чердаке было темно и пахло пылью. Голубиное курлыканье мало-помалу успокаивало, и к тому времени, как Бранов поднялся и принялся бродить по крыше, я обрела относительную способность понимать и говорить.
– Что это было? – я на одеревеневших ногах ковыляла за ним. – Это ведь были не звери.
Под Брановской ногой многозначительно хрустнули порядком истлевшие птичьи кости.
– Верно, не звери, – склонился он, дергая за петлю крышку люка. – Хаос их создал. Это его слуги.
– Тот самый Хаос? – замерев в паре шагов от него, я чуть снова на стекловату не повалилась. – Тот, что говорил со мной?
Бранов вновь наклонился над люком, дернул. И пусть на чердаке царила темень несусветная, разряженная лишь рассеянным светом оставшихся внизу фонарей, готова спорить: лицо у аспиранта в эту секунду было ну до крайней степени невозмутимым.
– Не знаю, – бесцветным голосом отозвался Бранов, подтверждая мои догадки. – Но очень надеюсь, что нет. Ага! – проявив наконец человеческие эмоции, воскликнул он, подцепив следующую по счету петлю.
Чердачный люк поддался, и яркий свет клином прорезал тьму. Взволнованная стая голубей, сорвавшись через вентиляционное окно, улетела подальше от незваных гостей, возмущено хлопая крыльями.
– Как же я люблю нашу страну… – даже нашел в себе силы поулыбаться Бранов. – Мика, иди скорее сюда!
Я же радоваться не спешила. Еле добрела и дрожащими пальцами, вцепилась в край распахнутой аспирантской куртки.
– Слуги Хаоса попали в наш мир и преследовали нас?
Сомневаясь, что это хоть чем-то хорошим грозит, я едва говорить могла. Да и что теперь делать, не представляла. Неужели все это не просто один из оживших ночных кошмаров, и я теперь, судя по настойчивости этой многоголосой твари, обречена на коротание остатка жизни в материи?
Читать дальше