Елена Гуйда - Песочный трон [СИ]

— Нынешний король может и не знать некоторых нюансов, а предыдущий — позволял себе забывать об этом законе, если в том были интересы государства, — неуверенно заметила служанка.

— Илсмэ, сразу видно, что ты строила глазки Рухру на занятиях мастера Солах, вместо того чтобы внимательно слушать. Такая защита требует постоянного контроля и вливания магической энергии. Иначе никогда не знаешь, когда она начнёт сбоить.

— Вы правы, ваше высочество. Вам лучше знать, — покорно согласилась служанка.

С тихим скрипом открылась дверь и в комнаты вернулась Сайха, держа поднос с чашкой исходящего паром чая.

Склонив голову служанка приблизилась к столику, за которым Колливэ предпочитала пить чай в это время суток.

Принцесса хостийская молча наблюдала, как она накрывает столик, и, как только Сайха отошла в сторону, пересела на огромные мягкие подушки, лежащие прямо на полу.

Чашка исходила ароматом медового тауни, разнося его по комнатам, а сырой западный ветер, заглядывая в покои, подхватывал и выносил на улицу, смешивая с вонью столицы.

Колливэ сделала глоток и замерла, чувствуя на языке лёгкую горечь и медовую сладость одновременно. Чуть улыбнувшись, она обернулась к Илсмэ, сделав только им двоим известный знак, и та, мгновенно вскочив, бросилась на Сайху, свалила с ног и оседлала, приставив к горлу традиционный хостийский изогнутый кинжал.

Всё произошло столь быстро, что Сайха или тот, кто был под её личиной, даже испугаться не успела, а уж тем более прийти в себя после того, как приложилась затылком о пол.

— Назови мне хоть одну причину оставить тебе жизнь… — прошипела Колливэ, отставив чай, но так и не обернувшись к неожиданному визитёру. Служанка, знавшая свою госпожу с самого детства, никогда не добавила бы в чай мёд до того, как принцесса насладится чистой горечью настоя.

Сайха сглотнула, и тут же облик её поплыл, начал меняться. Кожа, глаза, волосы посветлели. Черты лица становились острее, тоньше, теряя привычную пухлость хостийек и приобретая точёность арнгвириек.

И вот уже на полу лежит не знакомая с детства Сайха, а раздражающе спокойная и уверенная в себе герцогиня Эрвианна де Байе.

— Если бы мне нечего было сказать, я бы вряд ли пришла к вам, ваше высочество, — совершенно игнорируя нож у своего горла и глядя на принцессу, заметила герцогиня Байе. — Надеюсь, что не зря проделала столь опасный путь, и меня выслушают.

В Колливэ отчаянно боролись благоразумие и интерес. По сути, стоило тут же позвать дворцовую стражу и отдать предательницу для дальнейшего королевского суда. Но шарамово любопытство… Ведь ясно же, что герцогиня не так проста, как казалась поначалу. И возможно, ей и правда есть что сказать…

— Илсмэ, — сделала она знак рукой, и девушка, которая мгновение тому готова была перерезать Эрвианне горло, любезно улыбнувшись, убрала оружие и даже подала ей руку, помогая встать.

Но не стоило обманываться, точно такой же короткий знак может оборвать жизнь Эрри в один миг.

— Я вся внимание, — сказала Колливэ, жестом приглашая Эрри присесть на одну из огромных подушек.

В центр Авена, к Главному храму, стекались верующие, дабы воззвать к Великим и просить у них защиты и милости. Смешались, как зёрна с разных кустов в одном горшке, представители разных народов. Рядом с успешным торговцем мялся тощий попрошайка, а подле того раскрашенная дешёвая шлюха, то и дело облокачивающаяся на крестьянку с узелком в руках.

В день равноденствия даже боги равны, а разве люди выше богов, чтобы разделяться на лучших и худших?

Король Вистер Первый, сжимая поводья в кулаке и исходя потом от страха, застыл в воротах королевского дворца и смотрел на то, как, кланяясь, его подданные спешат затеряться в улочках, вместо того, чтобы приветствовать его, как ранее. Его боевой конь, в отличие от хозяина не растерявший боевого запала, пританцовывал, норовя сорваться с места в галоп, и Вистеру приходилось прикладывать немало сил, чтобы его сдержать.

— Ваше величество, что-то не так? — спросил Адер сен Риелс.

Король не ответил, бросив на него короткий взгляд, которого хватило, чтобы граф поспешил раствориться среди немногочисленных придворных.

Вистер Первый боялся. Боялся настолько, что шарамова паника сковывала его по рукам и ногам. В каждом прохожем или простом зеваке он видел своего будущего убийцу. Безумие. Просто безумие, но он ничего не мог с собой поделать! В день осеннего равноденствия он должен был стоять среди своего народа и возносить молитву, тем самым показывая, что он такой же человек, как и они. Но всё, что мог — смотреть на действо отсюда.