Марина Ефиминюк - Пока смерть не разлучит нас [litres]

– С кем?! – изумленно в три голоса уточнили мы. Другие теперь сомневались, но я-то точно знала, что с утра проснулась незамужней.

– Определенно не с ним, – святой брат ткнул пальцем в Гидеона, выразительно поджимающего губы. Глядя на эту побелевшую узкую полосу вместо рта, становилось очевидным, что внутри он кипит от гнева. Изумительная выдержка. Я бы давно пнула перевернутую венчальную чашу, а заодно и невесту, поставившую одну из древнейших чистокровных семей Эсхарда в наиглупейшее положение.

– Какой позор! – прозвучал тихий голос эссы Анкель, и с ней было сложно не согласиться.

Все! Пришло время рухнуть в красивый обморок. Возможно, меня даже поймают и не дадут разбиться о мрамор. Однако сознание оставалось ясным и мутнеть не собиралось. В голове крутилась совершенно абсурдная мысль, что светлые боги страдают глухотой и отсутствием чувства юмора. Я же просила обойтись малой кровью и всего лишь обрушить крышу храма. Зачем громить всю мою жизнь?..

Из храма мы вернулись в гробовом молчании. Домоправительница Руфь открыла дверь и испуганно посторонилась, когда матушка с непроницаемым видом, но с проворностью ядовитой виверны, намекавшей, что она в ярости, ворвалась в дом. При виде меня в свадебном платье, перешагивающей порог, Руфь испуганно прошептала:

– А брачный обряд?

– Закончился.

– А почему ты здесь, а не в доме мужа? – Она указала пальцем на изрисованную лозами анатии руку.

– Понять бы, где он, – вздохнула я, потерев рисунок ладонью. К сожалению, кожа покраснела, а брачный орнамент остался.

– Дом?

– Муж.

Из глубины комнат раздался звон бьющейся посуды.

– Идэйский фарфор! Добралась! – всплеснула полными руками домоправительница.

Мы бросились в небольшую столовую, примыкавшую к кухне. Матушка стояла возле открытой посудной горки и с каменным лицом истинной эссы швыряла на пол тарелки из тонкого идэйского фарфора, доставшиеся ей по наследству. Паркет усеивали белые черепки с золотой каемкой. Звяк! Бах! Пронзительно и громко, даже сердце екало. А на лице матери ни мускул не дрогнет, ни глаз не дернется.

Двумя руками она схватилась за объемную посудину с золотой каемкой, и Руфь выкрикнула страшным голосом:

– Только не супницу!

Домоправительница обладала добротным телосложением и была горласта. Ей удалось с первого раза пробиться к сознанию неистовствующей хозяйки. Матушка вернула миску на полку, аккуратно закрыла стеклянные дверцы, а потом с мрачным видом направилась в сторону моей мастерской.

– Мама, не надо! – тихо попросила я.

– Надо, Аделис, – величественно оглянулась она, – надо…

Созданием ледяных скульптур я увлеклась еще в Эсхардской академии на уроках изящных искусств, а после интерес и вовсе превратился в манию. Матушка считает это занятие недостойным воспитанной девицы, но чистокровные эссы – маги воды, изменчивая стихия не просто подчиняется нам, а рассказывает тайны прошлого и открывает образы, запечатленные в воде. В моих руках «поет» лед, да и за статуэтки, на счастье, платят золотыми синами.

Только деньги и святая убежденность, что после замужества дочь перестанет «морозить» руки, примиряли хранительницу семьи Хилберт с осознанием, что из меня вышло «не пойми что и сбоку бантик», а не воспитанная аристократка. Кстати, вплетенные в волосы золотые ленты расползлись и неряшливо свесились у правого уха. Пришлось их завязать чахлым бантиком…

Мастерская занимала небольшую комнатушку в задней части дома. Когда матушка рванула дверь, то в лицо ей пахнуло холодным воздухом. Находиться в помещении в открытом платье было, мягко говоря, прохладно, но она переступила через порог. Готовые статуэтки окружали воздушные ледяные коконы, тускло мерцавшие в полумраке.

Мстительно сузив глаза, разрушительница нацелилась на танцовщицу, изогнутую под немыслимым для негибкой девицы углом, и сделала решительный шаг к подставке.

– Только не танцующую нимфу! – выкрикнула я. – Ее уже оплатили.

Траектория движения мамы резко поменялась в сторону изящного цветочного куста из льдистых пластинок.

– И за это тоже заплачено! – испугалась я.

– Ты торговка или творец? Даже нечего поколотить! – возмутилась она.

Главное, чтобы ей не пришло в голову поколотить меня…

– Там осталось чуточку фарфора, – любезно подсказала я и услыхала возмущенный выдох Руфи, крайне несогласной с тем, чтобы отдать на растерзание нежно любимый ею сервиз.