Яна Паувел: Серебряный – цвет ярости

Мужчина тяжело вздохнул и потер руками лицо.

– Я тебя уволю…

– Могу хоть сейчас принести заявление…

– Ладно… Не уволю… Хочешь, зарплату подниму?

– Виталий Дмитриевич, я на ваши уловки больше не поймаюсь. Это вы сейчас весь щедрый и добродушный, а завтра заявите, что устали и ничего не помните…

– Я вспомню… Я даже запишу…

– Нет… – твердо ответила и спокойно направилась к своему столу.

– Точно уволю…

– Мне тогда в понедельник не выходить?

– А завтра ведь пятница?

– Суббота…

– Подожди, сегодня же четверг…

Я тяжело вздохнула и подошла к своему работодателю.

– Вот же календарь…

– За 2006 год?

Мужчина замер. Моргнул несколько раз и внимательно пригляделся к календарю.

– Не переживайте, я вам в понедельник новый принесу…

– Черт, я на завтра встречу назначил…

Я остановилась. Закрыла глаза и глубоко вдохнула. Фальшивая улыбка послушно растянула губы.

– Виталий Дмитриевич, дорогой, разве вы не должны были со мной согласовать время и место, прежде чем назначать кому-либо встречу?

Мужчина сглотнул, и будто бы уменьшился.

– Но это же обычная встреча…

– Да? А то, что завтра суббота вас не смущает?

– Ну, поработаем в выходной… Не впервой же…

Моей злости не было придела. Казалось будто еще чуточку и из ушей пар повалит.

– Что значит «поработаем»?

Мужчина даже слегка побледнел под моим гневным взглядом. Но, прошла минута, и он вспомнил, что является начальником, и гордо выпрямился, выпятив грудь и задрав подбородок.

– А кто, по-твоему, будет готовить нам кофе, и приносить мне бумаги.

В повисшей после его слов тишине отчетливо прозвучал скрип зубов. Моих зубов. Мне на мгновение показалось, что стекло в окнах задрожало. Но только показалось. Медленно выдохнув, я опять нацепила на лицо улыбку, самую вежливую из своего арсенала, и пошла к своему столу. Уже через мгновение на стол начальства легла маленькая беленькая книжечка, а рядом с ней папка с оставшимися на моем столе бумагами по делу Терентьевой.

– Это что? – растерялся мужчина, вертя в руках ту самую книжечку.

– Инструкция по использованию кофеварки… – просветила я его, забрасывая на плечо сумочку.

– Я не понял…

– У меня выходной. И рабочий день, между прочим, уже закончился…

– Но у меня завтра важная встреча… – растерянно проговорил мужчина.

– Флаг вам в руки.

Мужчина моргнул несколько раз, но я не стала дожидаться его реакции. Догнал он меня уже на лестничной клетке. Схватил за запястье и больно дернул, заставив смотреть на себя.

– Ты работаешь на меня…

– Это не отменяет трудового законодательства… Вы же адвокат, не мне вам объяснять.

– Уволю…

Я тяжело вздохнула и заглянула в лицо мужчине. Наверное, усталость и злость все же отобразились на моем лице, ибо он разомкнул свои пальцы и отпустил.

– Делайте что хотите… – холодно ответила и продолжила спуск.

– Почему ты не боишься увольнения?

– Потому, наверно, что не дорожу работой… – спокойно ответила.

Мужчина продолжал спускаться рядом со мной и лишь бессильно бесился, не в силах найти на меня управу.

– И чего же ты тогда боишься?

Я не ответила, но в памяти мгновенно всплыли яркие, будто это было только вчера, воспоминания. Маленькая кухня с разбросанной повсюду посудой. Пьяный отчим, в очередной раз, избивающий беззащитного ребенка, и ножка стола, за которую я тогда держалась, чтобы окончательно не забиться в угол. Я тогда уже даже не плакала… Не видела в этом смысла. Просто пыталась не умереть. В тот ужасный вечер я видела его в последний раз. К матери даже не заходила. Она пьяным мешком валялась на полу и совсем ни на что не реагировала. Порой мне кажется, что она тогда и умерла… Но подтверждения своим словам я скорее всего не найду. Боюсь, даже встретив ее на улице, я ее сейчас не узнаю…

Забавно то, что мне не было страшно, когда меня бил отчим, и не было страшно тогда убегать в неизвестность. Я не боялась проводников в поездах, которые раз за разом пытались меня поймать, чтобы передать полиции. Я и детдома не боялась. Страх пришел значительно позже. Забавно и то, что я так и не познала бы его, не попади я тогда в приемную семью. Окруженная любовью и поддержкой я впервые опустила все свои щиты. И впервые испытала чувство чуждое мне с рождение. Страх липкими щупальцами пробрался под кожу, вызывая почти панику. Но он так и не смог удержать меня подле семьи.

Чего я боюсь? Ответ до смешного прост. Я боюсь одиночества. Не того, когда питаешься уединиться, чтобы было место подумать над чем-то или разобраться в себе. А того, когда, находясь в толпе, чувствуешь себя невидимкой. Когда говоришь, но тебя не слышат. Когда в компании ты настолько незаметен, что на тебя могут по неосторожности сесть, просто забыв, что ты здесь.