Наталья Мазуркевич: Иная сторона Тарина [litres]

Об истинной цели своего здесь присутствия я еще и сама была толком не осведомлена. А до пояснений начальство не опускалось: хлопало дверью перед носом и угрожало оставить без ужина, если и дальше буду возникать на пороге шефовской спальни в одетом виде.

Подумав, я решила, что ключевым являлось все-таки не появление на пороге, а неодетый вид. В противном случае… Хотя чего уж ждать от главы имперской безопасности? Это же святым надо быть, чтобы ни разу не злоупотребить своим положением.

А ведь поговаривают в конторе о трех постоянных любовницах и одной временной. Последней, к слову, назначили меня. Совсем люди шефа не знают: личную жизнь и работу он не смешивает, разве что берет последнюю на дом, как в моем случае.

«Чтобы уберечь ни в чем не повинных сотрудников ведомства от твоего тлетворного влияния», – как мне заявили сразу после приказа о переезде.

А потому вместо общежития для иногородних служащих я жила и готовилась к поступлению под бдительным оком высокого начальства в его особняке с видом на ратушу. И не было мне ни минуты отдыха, поскольку в отсутствие шефа мною, по личной просьбе хозяина дома, занимался дворецкий. Стоит ли уточнять, что шансов откосить от обучения у меня не было?

Я тоскливо зевнула, прислушиваясь к голосу читающего. Никакого желания учиться у меня не было. Не зная, чем заняться, я решила предаться искусству. Искусство с радостью поддержало идею, захватывая все доступные мне средства – от полей учебника до наточенного карандаша. Косыми штришками, огибая следы предшествующих поколений, я выводила четкий мужской профиль.

Заинтересованно фырча, ко мне приблизилась «соседка», заглянула украдкой и ухватила за ухо, заставляя подняться.

– Ау! – крик вырвался непроизвольно, карандаш вылетел из рук, а я осознала, что все мои соседи пишут конспект и не отвлекаются. Да и при всей своей наглости хватать за ухо меня никто бы не стал, кроме одного обличенного властью субъекта. – Магистр, но я же тихо! – взмолилась я, удерживая чужую руку за запястье.

Не то чтобы мне нравились прикосновения лорда, но не хотелось остаться без уха, если почтенный магистр выйдет случайно из себя.

– Нарушение правил пользования учебной литературой, – просветили меня о причине столь неожиданной близости. – Извольте покинуть аудиторию и спуститься к мадам Гельтруде.

– А может, не надо? – взмолилась я, содрогаясь. Вот так, без лишних усилий, заслужить поход к мадам – да я самый удачливый человек во всей школе. Даже сомученики оторвались от работы и сочувственно (хотя кого я обманываю – предвкушающе!) улыбнулись.

– Идите. Я проверю, – отпустив меня на свободу, пообещал магистр.

Потирая пострадавшее ухо, я собралась и направилась по известному всем студентам адресу. Мадам Гельтруда так мадам Гельтруда. Подумаешь, женский вариант шефа с критическими днями.

Оплот власти Таринской Высшей Школы находился на первом этаже. И, признаться, мне не к чему было придраться. С первого этажа и убегать удобнее, и ловить прогульщиков за многострадальные уши, и пресекать курение, и… Разве что из окон лучше не высовываться, но это такие мелочи, что, право, не стоят внимания.

Наслаждаясь гулким эхом, оповещавшим о каждом моем шаге, я спустилась вниз и тоскливо оглядела административный этаж. Кабинет за кабинетом, в один из которых мне предстоит зайти и выйти. Главное – сделать все в нужное время и не попасться на глаза куратору.

Да, такой приставленный к учебной группе человек у нас имелся. Он был странен до безобразия, и даже высшее прорицательское не могло объяснить всех его отклонений. Звали этого человека Мартимус Мусс. Но чаще – не звали, он сам приходил. Оправдывал диплом, не иначе!

Кабинет мадам Гельтруды был третьим по левой стороне, так что пройтись и обдумать свое поведение у меня не было ни времени, ни настроения. Впрочем, мадам и не требовала раскаяния – она в него не верила. А требовала она идеального почерка, усердия и грамотности, о чем мне прямо и сообщила, усадив за пустующий письменный стол и выдав стопку вступительных анкет.

Я не возражала: все же лучше, чем выслушивать наставления и сочинять покаяния.

Прозвенел звонок, оповещая о начале перемены, а мадам даже не пошевелилась, чтобы освободить меня от работы. А я… Я промолчала, ибо лучше уж бумажная работа, чем практикум по изящному искусству. А все из-за преподавателя.

Мисс Моника (она требовала называть ее только так) с первого и единственного случившегося у нас занятия меня невзлюбила. Всю пару она ходила кругами вокруг меня и так и норовила стянуть карикатуру. Не на себя, нет. Я честно написала сверху, что все совпадения с реальными людьми случайны. Еще бы я такой приписки не сделала, шеф бы убил потом, узнай, как я его внешность использую. А мисс Моника обиделась. Зарделась вся, глазами сверкнула, губы поджала, забрала у меня листок и спрятала. Еще и «неуд» поставила, хотя обещала работы не оценивать – просто посмотреть на потенциал.