Альма Либрем: Психология проклятий

Но сдалась она, впрочем, первой — повернулась к мужчине и раздражённо кашлянула, напоминая о том, что в курсе, что её наглым образом рассматривают.

— Раз уж вы отвлеклись от внимательнейшего изучения фасона моего платья, — протянула она мягким, вкрадчивым голосом, — то, может быть, уделите внимание так же и часам? Господин профессор, пыхтя над их созданием, вне всяких сомнений, очень потрудился, да и новая система исчисления — это очень интересно, но они взбесились от прямого попадания солнца. Эти часы совершенно непригодны летом.

— Лень вставать, — равнодушно, абсолютно игнорируя присутствие остальных в комнате, сообщил он. — Стары уж мои кости стали.

Аспирантка смерила его насмешливым взглядом.

— Несомненно, когда вам исполнится тридцать лет, придётся выстраивать могилу — вы ведь рассыплетесь тогда на куски. Когда, напомните мне, сия великолепная дата? Через месяц, посреди лета? Я обязательно напомню господину проректору…

— Вы слишком много себе позволяете. Вы здесь только аспирантка.

— Разумеется, — довольно кивнула она. — Я так и передам профессору Хелене, господин Сагрон.

Мужчина закатил глаза, но встал. Профессор Хелена была опасной женщиной во всех пониманиях этого слова, а уж если рассматривать её не как начальство, а как разъярённую мать одной излишне настойчивой аспирантки, то беды и вовсе не оберёшься. Сагрон всё ещё искренне верил в то, что сумеет связать своё будущее и успешную карьеру с наукой, а туда без работы в университете путь был заказан. Мадам же Ольи — та самая профессор, — умела и на место поставить, и загнать в тупик, а самое отвратительное — обладала поразительным умением лишать твёрдой земли под ногами одним только своим пристальным взглядом. Змея змеёй! Вот только научному руководителю своей дочери, Ролану, имя которого она умудрялась каким-то причудливым образом сокращать, почему-то благоволила.

Его же — терпеть не могла. Это Сагрон чувствовал. Одно это в её исполнении "доцент Дэрри" подразумевало что-то вроде "ещё слово — и будешь хуже аспиранта". И власти у неё на это хватило бы с головой.

Студенты писали всё увереннее и увлечённее. Сагрон, впрочем, вполне логично подозревал, что причиной тому были вытащенные шпаргалки, "светлячки", как величали их студенты, поминая незлым тихим самое сложное и самое запретное заклинание из всего курса Боевой Магии, до которого им удалось добраться. Вопреки безобидному названию, подобные чары могли взорвать едва ли не половину города, но требовали, соответственно, столько же силы. Резерв, резерв и ещё раз резерв — даже если весь третий курс соберётся вместе и попытается воспользоваться подобными чарами, у них вряд ли получится достойно, "светлячка" не хватит и на несколько метров в окружности.

Вот если круг Архимагов, да все вместе, без всяких щелей в собрании, а ещё — использовать концентратор…

Но шпаргалки ничего с настоящим "светлячком" не имели, разумеется. Просто студенты, понимая, какой взрыв будет, если на выпускном экзамене что-то подобное обнаружат, обозвали их в честь заклинания лет двадцать назад, и оно прицепилось. Правда, третий курс писал не выпускные, а обыкновенные, закрывал сессию, но это никого не волновало. "Светлячки" — они всюду "светлячки".

Сагрон всё ещё хорошо помнил, как сам их писал ночью при свете хиленькой волшебной лампы, и воспоминания, надо сказать, были не самыми приятными — с той поры ещё и глаза пришлось лечить, ведь "светлячки" заполнялись мелким-мелким почерком с добавлением волшебства. У Ролана — они учились на одном курсе в старые добрые времена, даже дружили, однако, удивительно, но факт, — зрение вот как село, хотя Дэрри очень сомневался в том, что на самом деле его коллега вообще умел заниматься подобным нарушением закона — таким, как списывание и использование шпаргалок. Ну да и пусть не пользуется, зря, к слову — потому что вещь поразительно полезная, и если нынешние студенты ленятся таковым заниматься — их проблемы, но, по правде, дураки дураками!

Мужчина скривился. Часы наладились только после пятого маленького толчка по боковой стенке — магия на них не срабатывала. Их заведующий, профессор Куоки, изобрёл сии часы, защищая докторскую диссертацию, и до сих пор вся кафедра думала-гадала, каким это образом он умудрился с подобной работой вообще пройти совет. Раздражал он всех без исключения, от студентов до профессора Ольи, но заменять было некем — ни единого больше доктора магических наук у них на кафедре не наблюдалось. Хелена не в счёт — быть проректором и одновременно заведующей было фактически невозможно и возбранялось законом.