Джейд Дэвлин: Бераника. Медвежье счастье

— Значит… все получилось?! — неверящим шепотом первая переспросила Бераника, бессильно прислоняясь к моему плечу. — Значит…

— Государь видел бумаги, — торжественно кивнул отец Симеон. — И меры принял. Всех, конечно, не взяли, самые скользкие из заграничных успели хвост унести, да это мелочи. Самое ядовитое гнездо выжгли! И все благодаря вам. Так что быть вам при награде и личной благодарности от государя, князь и княгиня Агреневы. А пасынку вашему, Лисандру Аддерли, за то, что бумаги сберег и передал кому надо, высочайшим повелением возвращено потомственное дворянство и право наследовать род и графский титул Аддерли. А равно же и другие дети в правах восстановлены!

У меня закружилась голова, рядом тихо охнула жена. А матушка Ваяна из-за спины мужа радостно улыбнулась нам обоим и добавила:

— От як то добры люди за правду встают, так и Господь наш кривды не попустит никогда! От и справно, от и любо разрешилося. От так правильна жинка за мужа да диточек своих и должна стоять: не одну душу спасла, не две — пятерых!

Бера рядом со мной вдруг засмеялась каким-то немного нервным смехом и… упала без чувств.

Бераника:

Я огляделась. Вокруг темно, тихо и пусто. Только туман и больше ничего.

— Эй! — серые клубы всколыхнулись от моего сердитого окрика. — Сволочь нечистая! Какого… хрена?! А ну верни откуда взял!

— Да я так и собирался, — раздался обиженный голос за спиной. — Чего орать-то? Подумаешь, выполнила договор, теперь хамить можно? Сама ты нечистая.

Я резко обернулась и прищурилась.

— Ах ты… наглая, хитрая медвежья морда! Думаешь, я не догадалась? Верни меня к мужу!

— Догадливая какая, куда бы деться, — наморщил нос здоровенный мужик с медвежьей головой. — К мужу ее, смотри. Насчет мужа уговора не было. Я пять душ просил — взамен твоей праправнучки. Получите и распишитесь.

И он ткнул в меня обычной бумажной папкой с тряпичными завязками, на которой была нечетко пропечатана надпись: «Дело №».

— Верни, — я твердо стояла на своем, помня прежний опыт. — Иначе, клянусь, как только умрет старушечье тело, в виде духа найду тебя где бы ты ни был и вовек не отстану, так и буду следом ходить и ругаться.

— Страшная женщина! — почему-то восхитился Бер и демонстративно захлопнул папку с таким треском, что она рассыпалась в пыль.

Я головой помотала, пытаясь разогнать этот фантасмагорический бред. Потом выдохнула и сказала сама себе мысленно:

«Спокойно, девочка, не паникуй, ругаться все равно бесполезно. Надо попробовать договориться».

— О, смотри, пришла в себя, — насмешливо обрадовался Бер. — Я уж думал, опять будешь крокодилами непотребными пугать или за уши таскать примеришься, полоумная. — Ладно… спросить чего хочешь? Да я и сам расскажу. Мой последний медвежонок должен был погибнуть в этой глуши, когда бедная девочка попыталась бы схватиться за его помощь. Пообещала бы ему бумаги графа. Обманула бы она его, и этот обман привел бы к гибели и его, и ее, и детей. Спасти моего последнего медвежонка в одиночку не получалось, пришлось звать на помощь прародителей Аддерли, а они те еще козлы. Кельтские. Затребовали, чтоб и их потомков сохранили и в род вернули. Только на таких условиях помогли пробить канал в другой мир и позвать сильную душу. Вот мы тебя и позвали. Не ошиблись, справилась. Правда, обманул я тебя маленько, — тут дух засмущался, а я нахмурилась. — Праправнучку твою я сразу вылечил, что ж я, зверь, дитя мучить?.. Оплатил твою попытку авансом, или как там у вас говорят? Ну а тебя стращал, чтобы трудилась усерднее.

— И что теперь? — тихо спросила я после непродолжительного молчания. — Я справилась и больше не нужна? Могу возвращаться в свой мир и доживать сколько осталось?

— А это как хочешь, — медвежьи глазки хитро прищурились. — Можешь и в свой мир вернуться, только вот доживать там дольше одного дня, уж прости, не выйдет. Только-только если дела закончить. А потом вернешься к мужу, нечего беременной женщине непонятно где долго шастать.

Я не успела даже осознать, что этот медведеголовый паразит такое ляпнул, серый туман закрутился вокруг меня воронкой и рассеялся. Голова резко закружилась, пришлось схватиться за окрашенную салатовой масляной краской стену и постоять немного с закрытыми глазами.

А потом я их открыла… и выругалась шепотом, помянув самый страшный пятиэтажный загиб времен ссылки.

Больница. Знакомая и одновременно позабытая легкая ломота в суставах и привычная старческая дальнозоркость. Запах лекарств, хлорки и горя. Кажется, я вышла из палаты подышать…