Валентина Михайлова - Затерянная в ином мире

Внезапно накатил страх: заполз внутрь, парализовал, сжался в комок и остался глубоко внутри. Меня похитили? Я стала пленницей? Хотелось вскочить, закричать, позвать на помощь. Вцепиться зубами в жёсткую кожу ремня. Вырвать кольцо ржавой цепи. В ужасе зажмурилась. Нет, это не я! Меня здесь нет! Это другая, а я лежу дома в своей постельке и мирно сплю.

Я снова открыла глаза. Ничего не изменилось. Низкие деревянные стены, тусклый свет льётся из маленького слухового оконца высоко над головой. Явно не достать, даже если встану, начну прыгать и позволит длина цепи. Εё нe порвать и не вырвать. Не стоит даже и пытаться. И здесь я одна. Лучше не кричать... Кто придёт на зов пленницы? Раздражённый её криками тюремщик?! А тогда зачем его злить? Нахлынула волна безразличия, растеклась по телу. Что мне остаётся? Покориться судьбе и безропотно ждать своей участи? Не убьют ведь, поди... Нет, только не это! Но тогда: не двигаться, не шевелиться, нe показывать, что очнулась. Вдруг похитители только и ждут, когда я выкажу признаки жизни и звякну железными звеньями? А так, возможно, они придут, и не тронут меня, решив, что не очнулась... что не пришла в себя. А ещё надо слушать, может, проговорятся: кто они, что им нужно, зачем посадили меня сюда.

Я замерла, стараясь не менять положения, в котором лежала. Держала в поле зрения дверцу и гадала: сколько прошло времени? Часы прoпали с моей руки, наверное, их сняли вместе с одеждой. Наконец, дверь заскрипела и распахнулась. Сқвозь полуприкрытые веки я видела – надо мной склонился невзрачно и как-то совсем уж по-деревенски одетый мужчина с небольшой неухоженной бородкой, и что-то сказал на незнакомом языке.

Даже не шелохнувшись, я молчала...

В разных вариациях бородатый повторил одну и ту же фразу несколько раз. Я всё равно ничего не понимала. По созвучию его речь напомнила слышанный мной этим летом арабский, когда очередная делегация охотилась в лесничестве. Запрокинув мне голову, он легонько похлопал по моим щёкам. Его пальцы были липкими и шершавыми. Меня затошнило, я сдерживалась из последних сил, пытаясь так и не выказать признаков жизни.

Мужчина поднёс тыльную сторону ладони к моим губам. Пахло от него ужасно, чем-то кислым напополам с водочным перегаром. Хотелось отвернуться, отползти; борясь с собой, я не шевелилась, упрямо прикидываясь бесчувственной и задерживая дыхание. Бешено заколотилось сердце, запульсировало в висках; я даже испугалась: вдруг это выдаст моё притворство и обман. Рефлекторно содрогнулась, от того, что он снова провёл пальцами мне по лицу, потом приподнял веки и заглянул в глаза. Усмехнулся. Моя симуляция раскрыта? Я закатила зрачки как можно выше. Выпучила глаза. Во рту пересохло и всё же, задвигав языком, как смогла пустила пену промеж сжатых зубов. И с присвистом удивления откинув мою голову обратно на перину, бородатый гневно закричал, уже обращаясь к своему сообщнику.

В ответ тот лишь бессвязно оправдывался, я поняла это по интонации его голоса. По-видимому, один в чём-то обвинял другого. Они оба выглядели достаточно испуганными. Не моё ли состояние так взволновало их? Наконец, нависая надо мной, бородатый понуро и как-то обречённо махнул рукой. На миг мне его стало даже жалко. Полусогнувшись, он с трудом выбрался из комнатушки, где я лежала, и громко хлопнув входной дверью, куда-то ушёл. Возможно, решил обратиться за помощью, к тому, кто обладает большими медицинскими познания.

К счастью, ни кто не удосужился прикрыть дверцу моей каморки, и я видела сгорбленную спину второго похитителя. Пьяно раскачиваясь, он сидел за широким деревянным столом, сбитым из простых нестроганых досок. Рядом, на лавке, лежит моя одежда, содержимого же сумочки высыпано на стол, там же и снятые с меня украшения. Не то чтобы я ими очень уж дорожила, но всё же... У тарелки с остатками жареного мяса краснеет мой бордовый мобильный телефон и газовый баллончик. Α ещё на столе стоит бутылка с прозрачной жидкостью на самом донышке, и два залапанных пальцами стакана.

Не переставая наблюдать за вторым мужчиной, я перевела дух: меня не выбросили на помойку как преждевременно сдохшую морскую свинку, а значит, эти два незнакомца – обычные шестёрки, оставленные в качестве сторожей. Сама же я предназначена для чего-то другого или кого-то другого, и моя целостность для них важна...

Я вздрогнула, обрывая ход своих мыслей, оттого, что громко выругавшись всё на том же незнакомом мне языке, мужчина потянулся к бутылке, выплеснул остатки её содержимого в стакан, и жалостливо посмотрев на этот мизер, сокрушённо поцокал языком. Отрезав кусок мяса, и бросив нож на блюдо, оң глубоко вздохнул, кинул мимолётный взгляд на моё «безжизненное» тело, нахлобучил рваную вязаную шапку и, прихватив пустую бутылку с сoбой, пошатываясь, вышел из дома.