Нина Линдт: Дитя Ноктурны

— Это неправильно! Ты обманул меня! — кричала она, когда остро ощущала его отсутствие в себе, когда вдруг просыпалась посреди ночи от того, что ей снились его объятия. Она не должна была выжить! Это все не так, как он обещал! Не так, как говорил. Зачем ей жить, если его нет?

— Ненавижу тебя! Обманщик! Подлец! — кричала, шептала, хрипела она, задыхаясь от боли одиночества. Ярость захлестывала душу, прожигала горечью сердце.

— Прошу тебя! Умоляю! Вернись! — корчилась от пустоты вокруг.

Однажды он явился к ней во сне, но так явственно, словно она и в самом деле только что проснулась и обнаружила его в своей постели. Демон смотрел на нее своими золотисто-карими глазами с такой любовью и болью, что она протянула к нему руку.

— Ты здесь… наконец-то… Ты снишься мне? — Она провела кончиком пальца по контуру его верхней губы, едва прикасаясь. — Ты мне не снишься.

Слезы полились сами собой, но она боялась оторвать от него взгляд. Он вытер ей слезы с щеки, и она прижалась к его руке, чтобы продлить прикосновение. Пальцами перебирая его волосы, она не могла наглядеться на него и плакала, понимая, что он вскоре исчезнет.

— Не уходи. Только не уходи.

Он улыбнулся слабо и неуверенно. А потом просто растаял в воздухе, и она заплакала в голос, съежившись на кровати. А потом проснулась. И плакала уже оттого, что это был лишь сон.

Она не могла есть, не могла пить, почти не отвечала ребятам. На третий день к ней явилась в видении полудремы Старая Мать.

Старуха была в гневе. Она влепила ей пару затрещин, от которых зазвенело все тело.

— Разве я тебе для того давала силу, чтобы ты лежала тряпкой и страдала?

— Так забери! — ответила Настя.

— Заберу, не сомневайся! Так же медленно, как сила перетекала из меня к тебе, она начнет убывать. А пока она твоя, будь добра, распорядись ею правильно. Начинай восстанавливать то, что разрушила Ноктурна.

— Но как?

— Найдешь как! — И старуха исчезла.

Настя долго лежала, просто глядя в потолок. Но потом все-таки решила, что Мать права. Страдает не она одна. Эпидемии и разрушения никуда не делись из этого мира. И пока раны на ее душе по-прежнему кровоточат, она не освобождена от обязательств, которые на нее наложила сила Матери. Она должна сделать этот мир чуточку лучше. Может, станет легче и ей.

Она закрыла глаза, и душа сама пустилась в полет, словно только и ждала позволения. Сначала Настя неслась в каком-то прохладном и приятном тумане, ничего не видела и не слышала. Только наслаждалась полетом. А потом резко вынырнула из него, как из облака, и увидела под собой обожженные остовы лесов.

В течение долгих изматывающих часов она поднимала из земли робкие ростки новых деревьев, помогала пробиваться траве и цветам, возвращала птиц и животных. Ей удалось восстановить только маленький кусочек леса, прежде чем в изнеможении опуститься на выращенный мох и закрыть глаза.

Когда Настя очнулась, оказалась у себя. Не было сил двигаться и говорить. Плакать тоже не было сил. Но с сожалением она поняла, что кое-что осталось неизменным даже после изнуряющей работы.

Легче не стало.

Фантомная боль. В медицине есть такое понятие. Когда тебе ампутируют конечность, мозг не может смириться с потерей. И конечность болит, хотя ее нет. Это боль-обман, боль-эхо, рождаемое в голове. После смерти демона Настя испытывала такую боль. Солнечное сплетение не могло смириться с ампутацией. Тяга, что существовала между ними, связь, рассеченная его смертью, продолжала существовать в ней. И это было очень больно. Не было наркотика, лекарства, заговора, способных унять эту боль. Иногда хотелось кричать и выть. Плакала ночами, потому что видела его во сне. Боль уходила, когда она во сне проводила пальцем по контуру губ демона, запоминала взгляд и улыбку. Она просила его вернуться. И просыпалась от боли. Ей понадобится время, очень много времени, вечность, чтобы забыть его.

— Я никогда не думала, что любить так больно, — сказала однажды Настя во время паузы в кафе.

Пепе она ничего особо не рассказывала, но знала, что он читает на ее лице эмоции так же, как угадывает их у посетителей. Она знала, что он давно ждет этого разговора, чтобы поддержать ее, но до сих пор начинала плакать при одной мысли о Самаэле. Теперь она нашла в себе силы.

Пепе прочистил горло, снял очки, протер их и снова надел. Его стариковские руки, испещренные венами, морщинками и пятнами, действовали уверенно. Затем он поднял на Настю почти бесцветные от времени глаза.