Ирина Успенская - Сердце убийцы

Итак. Алый Дракон соизволил написать Роне. Великая честь. Хоть и крайне дурно пахнет.

Разумеется, Роне оказался прав. Дракон написал. Целую страницу собственноручно, что составило бы счастье любого подданного Подкрылья.

В витиеватых выражениях император Ци Вей сообщал, что шер Дамиен жив и здоров. Однако лечение сложное, восстановление долгое, а воздух империи, как и любые контакты с имперцами, опасны для здоровья светлого шера. Также Ци Вей благодарен шеру Бастерхази за своевременную доставку шера Дамиена в руки целителей и Ци Вея лично. Он обещает позаботиться о счастье и благополучии шера Дюбрайна, а также надеется в скором времени назвать своим сыном, раз по странному стечению обстоятельств возлюбленный брат Элиас Брайнон отказался от этой чести.

В этом месте Роне злорадно ухмыльнулся и мысленно попросил Алого написать все то же самое возлюбленному брату Элиасу Брайнону, чтоб у него случилось разлитие желчи и скрежет зубовный. Так бездарно просрать единственного достойного наследника — это… это… да, это достойно отдельной главы в Истории Тверди.

Впрочем, улыбка быстро увяла. Потому что Дракон крайне вежливо просил шера Бастерхази не пытаться связаться с шером Дамиеном, так как верит в исключительно благие намерения шера Бастерхази… понимает необходимость проведения некоторых запрещенных ритуалов… бла-бла-бла… напишет шеру Бастерхази через год и сообщит о… здоровье внуков, которые родятся весной…

Роне зажмурился и смял проклятую драгоценную бумажку, едва сдерживаясь, чтобы не спалить тут все к шисовой бабушке.

Внуки? Дети Дайма? Весной? Багдыр ца! Дракон уже женил Дайма на своих дочерях! И не позволит Роне с ним встретиться, чтобы Дайм не передумал оставаться в Хмирне.

Никогда не позволит.

Он хоть понимает, на что обрекает…

Роне неверяще посмотрел на мятый лист гербовой бумаги в своих руках. Медленно-медленно выдохнул.

Ну конечно. Дракон прекрасно все видит и понимает. Просто Дайм ему нужен, а что станет с Роне — ему все равно. Благо Хмирны превыше всего. И плевать ему на запрещенные ритуалы, незавершенные эксперименты, благо науки и счастье всего мира за Стеной.

Наверное, если бы Роне мог, он бы заплакал. Или закричал. Сделал бы хоть что-то, что делают живые люди, когда им больно.

Одна проблема. Живым он себя не ощущал. Впрочем, мертвым тоже.

Аккуратно разгладив и сложив письмо Ци Вея обратно в шкатулку, Роне безо всякого интереса глянув на «дар благодарности» — благоухающий сладким ароматом забвения цветок лотоса. И шкатулку закрыл. А затем ровным тоном подозвал чиновника, велел подать бумагу, кисть и тушь.

— Мое письмо предназначено лично императору Ци Вею и выражает всю глубину моего почтения и благодарности, — так же ровно заявил он, вручая чиновнику запечатанный собственной силой и родовым кольцом свиток. — Предупредите там, что попытка вскрыть или прочитать его может оказаться смертельной. Видят Двуединые, для Алого Дракона мое письмо совершенно безопасно.

Чиновник глубоко поклонился и подставил под свиток такую же лаковую шкатулку. Что ж, если из великого почтения к переписке императора свитка не будут касаться руками, тем лучше. Не обожгутся.

А вот Дракон…

Темному шеру-дуо Бастерхази нечего противопоставить самому Ци Вею, императору и шеру-зеро. Но потомку Алого Дракона есть что сказать своему предку. И Алый Дракон знает, что Роне, как истинный сын Огня, не отступит.

Разве что Дайм сам, в глаза, скажет Роне, что по собственной воле и собственному выбору отказывается от него.

Но Дайм не скажет этого никогда.

Ни-ко-гда.

Пока же…

— Нинья! — подозвал он химеру, взлетел в седло и устремился прочь.

Шкатулка с цветком лотоса жгла кожу искушением — принять дар, вдохнуть чарующий аромат, забыть о боли, одиночестве и несбывшейся мечте. Стать свободным. Счастливым. Мертвым.

Кошмаром.

О, Роне шер Бастерхази прекрасно знал, во что превратится, если не найдет способа вновь стать живым. Даже самый сильный некромант не может бесконечно удерживаться на грани между жизнью и смертью. И если с этой грани сорваться — империя получит не то чтобы умертвие. Не то чтобы лича. Ведь ни умертвия, ни личи не имеют собственной силы, пользуются лишь заемной. А то, чем станет Роне — останется темным шером. Первой, дери ее семь екаев, категории. Только безо всяких глупых ограничений вроде любви, сочувствия, милосердия, морали и прочая, прочая. А, да. Еще совесть. Впрочем, совести у Роне никогда не было, для темных шеров она не предусмотрена.