Карина Демина - Леди, которая любила готовить

Горечь лекарства склеила зубы. И заставила проглотить, что ком в горле, что чувство вины.

— Возьмешь… чек выпишу…

Сколько отдать?

Сотню?

Две?

Да если Демьян все свои нехитрые накопления отдаст, все равно не вернет паренька. И той, незнакомой ему женщине, легче от денег не станет.

— Выпишете, конечно, — Павлуша забрал стакан. — Как на ноги станете… только не о нас думайте, а о том, что, кабы оно в городе рвануло, то в госпиталь не пятерых бы привезли, а пять десятков, если не сотен. И тогда их точно не хватило бы.

Наверное, это признание должно было бы утешить, только не утешало. И, отвернувшись в постель, Демьян закрыл глаза.

— Иди уже, — велел он, чувствуя, как тяжко наваливается сонливость. — И… больше, может, тут не сиди, а то мало ли…

Не стоит так уж демонстрировать верность человеку, который очень скоро станет неугоден.

— Еще чего не хватало, — донеслось сквозь дрему.

Марк Львович не обманул.

Встать позволили даже следующим вечером. И Демьян, вцепившись в узкое Павлушино плечо, сумел-таки добраться до двери. Правда, у этой же двери сполз на стул, подставленный Марком Львовичем, который за сумадсбродством пациента наблюдал снисходительно, и долго дышал, пытаясь восстановить те жалкие силы, что еще оставались.

Вышло.

— Вот видите, через пару деньков и вовсе домой отправим, — Марк Львович выглядел предовольным, правда, весьма скоро улыбка его поблекла, стало быть, не все было столь гладко и хорошо. — Единственно…

— Говорите уже, — разрешил Демьян, отдышавшись. — Магом мне не быть?

— Понятия не имею. Но подобный исход, как ни печально, весьма и весьма вероятен. Изменения в энергетической структуре есть, однако… столь незначительны, ничтожны даже, что и я не скажу, признак ли это восстановления, или мне просто мерещится в силу большой на оное надежды.

То есть, восстановление все-таки возможно.

Это хорошо.

Пустота так и не появилась, как не вернулась и прежняя сила, но пока Демьян был слишком занят другим, чтобы испытывать от сего факта какие бы то ни было неудобства.

— Если… в отдаленной перспективе… с учетом естественного стремления любого организма к самоисцелению…

— Да или нет?

— Скорее всего, да, но… понимаете, — он вновь принялся тереть круглые свои очочки, явно скрывая волнение. — Пока организм не восстановится в полной мере, вам следует себя поберечь.

На этот раз поднялся Демьян сам, хотя Павлуша и сунулся было с помощью, но остановился. Хороший он парень, толковый.

— И не просто в том плане, что не пользоваться силой. Боюсь, это в вашем состоянии вовсе не выйдет, но вот… исключительно предположение, интуиция, если хотите знать…

Интуицию Демьян весьма уважал.

— Мне кажется, что вам вовсе следует держаться в стороне от любых мало-мальски серьезных магических возмущений.

Значит, все-таки отставка. Если повезет, то почетная, а если нет… пенсию какую-никакую он выслужил. Хватит на скромную жизнь. Только чем в этой жизни заниматься, Демьян совершенно не представлял.

Ничего. Еще придумает.

Чай, времени на придумки теперь с избытком.

— Я вас понял, — Демьян поклонился и сказал. — Спасибо вам.

А Марк Львович отмахнулся.

— Это вам… как подумаю… мои внучки в последнее время совсем голову от танцулек потеряли, и кто бы знал, да… кто бы знал… я их в Петербург отправить думал, да только говорят, что и там неспокойно, что куда более неспокойно, чем тут. А к тетке в деревню не желают-с… что за времена пошли? Я должен думать, чего они там желают, а чего нет… безобразие полнейшее.

Он покачал головой и вышел, велев:

— Выздоравливайте, Демьян Еремеевич… выздоравливайте поскорее, а то этим, пришлым, веры нет…

Пришлые появились на третий день, когда Демьян Еремеевич окреп настолько, что вполне себе свободно разгуливал по палате. Повязки с рук сняли, а вот корсет оставили.

— А что вы думали? Позвонки ваши, считай, едва в пыль не превратились, — проворчал Марк Львович, когда Демьян посетовал, что уж больно корсет жесткий и тесный даже. — Чудо, просто чудо…

Протестовать перехотелось.

Раз чудо.

Зато больничную одежонку, в которой Демьян чувствовал себя до крайности немощным, удалось сменить на домашнюю. В домашней с визитерами и толковать было легче.

— Доброго вам дня, — статский советник Никонов, личность в узких кругах весьма известная, выглядел усталым и даже больным. Сероватая его кожа, характерная для коренного петербуржца, на южном солнце не загорела, но пошла красными пятнами. Кончик носа слегка облез, как и левое ухо, которое Никонов время от времени пощипывал. — Рад, наконец, знакомству.