Светлана Гольшанская - Пророк

Похоронить свои кости Гэвин хотел именно здесь, на родине, а не на большой земле, спасая то, что никому уже не нужно.

Дорога от портового Дубриса до столичного Ловонида заняла целый день. Гэвин нахлёстывал коня изо всех сил. Накрапывал дождь. Впрочем, лило здесь большую часть года, тёплыми ли летними каплями или ледяными, смешанными со снегом хлопьями.

Столица встретила чёрными цветами. Нет, траур тут был не по сыну Гэвина, а по безвременно ушедшему королю Регану III, другу и побратиму. Война не знает границ, море для неё не преграда. Слухи донесли: единоверец из толпы выстрелил арбалетным болтом в незащищенное горло. Спасти не удалось. Перед смертью король звал лучшего друга, которого, как всегда, не оказалось рядом. Нельзя быть со всеми одновременно — дурацкая черта, передававшая по наследству вместе с даром.

До своего особняка на дворцовой площади Гэвин добирался уже в промозглых сумерках. Безлюдные, обманчиво тихие улицы. Нападать лихой народ не решался, чуя перед собой страшного Сумеречника-колдуна, не настроенного на милосердие.

Дома его не ждали. Управляющий встретил на пороге долгими, неуклюжими расшаркиваниями. Прислуга собралась в шеренгу в холле, как рыцари на утреннем построении. Только глаза отводили, жалели, и это бесило настолько, что дрожали руки.

— Брана уже похоронили. Если бы мы знали, что вы так быстро обернётесь, — неловко оправдывался управляющий. — Его Величество тоже похоронили. Сегодня на рассвете была церемония.

Везде опоздал. Впрочем, думать надо о живых, мёртвым — уже не помочь.

— Хорошо. Отправьте канцлеру послание, что я вернулся и согласен взять на себя регентство и опеку над юным мессиром Лесли, как того хотел Реган. К ордену я больше не принадлежу, — управляющий сдавленно выдохнул.

Гэвин не мог отказать лучшему другу в просьбе — защитить наследника и королевство, пока тот не войдёт в силу. Узы побратимства священны, крепче них разве что узы крови. А орден с Безликим на пару пускай катятся к демонам!

— Где Дэвид?

Управляющий потупился:

— У кровати мастера Брана. Тот заколол себя у него на глазах. Мы звали мастера Дэвида, пытались увести или хотя бы поговорить — он ни на что не реагирует. Целители твердят, у него шок, и разводят руками. Никакие средства ему не помогают.

Гэвин велел управляющему замолчать, и зашагал к комнате Брана на втором этаже.

Отворил дверь, не заботясь о громком скрипе.

— Дэвид?

Младший неподвижно сидел на стуле у кровати. Темно. Воспоминания нахлынули некстати. В последний раз Гэвин видел старшего сына здесь же. Бран лежал бледный и потный, с отрубленными по колено ногами и заливался слезами:

— Прости-прости меня, отец, я подвёл! Я не справился! Я виноват!

Так гадко становилось от этих слов, так муторно, что хотелось бежать без оглядки.

Это не ты должен просить прощения, не ты виноват! Это я тебя подвёл! Отправил на это дичайшее испытание, хотя в глубине души знал, что ты «не тянешь». Семейная гордость — демоны её подери вместе с Безликим! Потому и сбежал, как распоследний трус — Совет был лишь поводом.

Гэвин зажёг свечу и поставил её на прикроватную тумбу.

— Дэвид?

Он не реагировал: держал спину неестественно прямо и смотрел в одну точку на кровати. Бледный как смерть, под глазами круги, и без того острые скулы выперли из впалых щёк. Бескровные губы плотно сжаты. Как прозрачная тень, умирающая от безжалостного полуденного солнца. Немой укор нерадивому отцу.

Гэвин встал перед сыном, закрыв собой кровать, и заглянул в пустые глаза.

— Дэвид, ты меня слышишь?

Неподвижное молчание в ответ. Упрямый и замкнутый, после смерти матери Дэвид отдалился от Гэвина, был близок только с Браном, который всегда старался примирить их или хотя бы смягчить. Теперь Брана нет.

— Дэвид!

Да как он может?! Он что, издевается?! Всем своим видом показывает, какой Гэвин ужасный отец. Губит себя в отместку за то, что он погубил Брана! От ярости стало трудно дышать. Гэвин схватил сына за плечи и хорошенько встряхнул.

— Хватит уже! Всем больно, мы все его любили, мы все не смогли его спасти. Но сидя здесь в ступоре, наказывая меня молчанием, ты ничего не исправишь. Нужно думать о живых и жить дальше!

Сказал, и вроде самому полегчало. Будто не его уговаривал, а себя.

Близилась полночь, плакал воском свечной огарок, трепыхались тени. Дэвид медленно перевёл на него прояснившийся взгляд. Тонкие губы дрожали, словно он хотел и не мог что-то сказать. Гэвин наклонил к нему ухо.