Екатерина Лесина: Третий лишний

Больно было слушать этакое.

И удивительно. Неужели и вправду она, Красава, столь слепа, что ничегошеньки не видела?

— Я и наслала сон. А сама вернулась. Страшно было… сердце просто-таки выпрыгивало из груди… и почти уже повернула, когда… она существует, проклятая княжна. Вышла ко мне… мне она показалась красивой… я смотрела на нее. Она на меня… просто смотрела. Ничего не сказала. Только коснулась лба. Я помню это прикосновение. Столько лет прошло, а все равно помню… и я сомлела. Не от страха, но просто… не знаю… очнулась на рассвете. Лежу. А в руках книга… тонкая такая книга… серая… страшная… и я откуда-то знала, что эта книга — для меня. Что она и есть тот самый клад, который княжна стерегла. И что если мне ее отдали, то сочли достойной… и что не стоит бояться старика. Теперь я ему не по зубам. И все-таки у меня есть выбор… я могу оставить книгу, вернуть ее. Вернуться домой. Пойти к камням. Принять судьбу, как она есть…

Межена замолчала и вытерла рукавом сухие глаза.

— Скажи, Савушка, в чем я виновата была? В том, что рождена была вне брака? От насильника? В том, что мать мою утопили? В том, что… меня минула эта участь? Почему он был уверен, что я проклята? Кем? И за что? И отчего все ждали, будто я смирюсь? Я взяла эту книгу! Я… я просто хотела вырваться! И стать свободной. От старика… он смотрел на меня, точно на чудовище… и остальные тоже постепенно уверялись, что я и есть чудовище… только ты ничего не замечала. А я тебе завидовала.

— В чем?

— В твоей слепоте ты была счастлива… и не важно. Савушка. Я взяла книгу. И вернулась в дом. Спрятала ее в постели. Не знала, где еще, но… дед пришел, как и обещался. Посмотрел на меня так, что… я поняла, если не уйду, если не найду способ убежать, он от меня избавится. Отыщет повод… придумает, солжет… не важно, главное, что сведет меня к Черному озеру. Сам камень на шею повесит. И будет счастлив.

В лунном свете — а ведь Красава помнила, что закрывала окно, — кожа Межены была бела, белей снега, и прозрачна, точно это она, Межена, приняв клад, и судьбу проклятой княжны на себя взяла.

— В тот раз… камни промолчали. И старик был недоволен. Но кто он, чтобы нарушать обычай? Он отвел меня к отцу… и сказал, что будет приглядывать, что обряд все одно стоит провести. На всякий случай. Если дара нет, то обряд не повредит. А если есть, то… так для всех будет лучше. Для всех, кроме меня. Но кому есть дело до моей боли?

— Мне…

— Ты и не заметила, что мне было плохо! — Межена ущипнула за бок. — Ты слишком занята была собой…

Верно, в том был смысл.

Собой.

А чем? Красава уж и не помнила. Но, верно, были заботы, которые казались важными.

— Я долго думала, что делать. И поняла, что одна я ничего не сделаю… тогда и пошла к дядьке твоему… рассказала, как есть. Про дар. Про княжну. Про книгу… и книгу показала. Не хотелось, но без нее мне не поверили бы. Он слушал. Так внимательно слушал… а я… я кое-что прочла… и попробовала даже… я ведь не могла просто… если бы он вдруг решил, что не стоит рисковать? Испугался бы? Или пожелал бы отдать старику? Ради веры?

Она села в постели.

— Я так боялась, Красава… а он книгу взял, пролистал… там много… всякого… и он сперва морщился, а потом… я поняла, что он давно желал уйти, но куда? Он ведь понимал, что там, за оградой, никому не нужен. А увозить больную жену из дому да в поле… нет, так он не согласился бы…

Межена разбирала волосы.

И темные пряди были похожи на змей. Красава с трудом уняла дрожь.

— А книга… там был способ… заговор на скорое богатство. На удачу в делах. На… говорю ж, на разное… не всякий сумел бы воспользоваться. Отец был лишен сил, но вот я… и он тогда сказал, что подумает, что нельзя просто взять и уйти. Не позволят. А вот если причина будет, и веская… ждать пришлось недолго. Старик вздумал выдать тебя замуж. Он и меня хотел… а отец воспротивился. Поссорились. И когда тот сказал, что уходит, старик не стал перечить. Только помнишь, как мы уходили? Лошадь и подвода. Пустая почти. Он не позволил ничего взять. Мол, это добро принадлежит общине. Будто бы не отец своим трудом ставил дом и хозяйство вел… лицемеры.

Правду сказала.

Это уже Красава помнила распрекрасно. Как лаялись дядька и сосед, который желал лошадь взять, а дед стоял и глядел, усмехался в бороду, будто бы радостно ему было, что нету промеж родичами ладу. Тетушкина супружница, белая вся, что пух тополиный, в старую шубейку куталась и плакала. Тихо плакала. Тайком слезы вытирала.