Лика Маррн: Ряска Правды

Капли глухо шлепались на ровную гладь нашей заросшей реки, распугивая и так не в меру трусливых водомерок. Они стайками разбегались в стороны, а когда задевали маленькие островки тины, пугались ещё больше.

Я осторожно потянулась к одному из таких островков, завороженная их красотой. В свете заходящего солнца водомерки были похожи на больший пауков, которых у нас в болоте и в помине не водилось.

— Златеника, оставь создание в покое!

Я дернула руку обратно и покаянно воззрилась на деда Ивайло, который сурово хмурил кустистые брови из мха. Сучковатые руки были сложены на груди, а зеленые глаза предостерегающе сверкнули.

— Почему опять так близко к берегу? А ежели кто за морошкой придет и тебя увидит, а?

— Так, дедушка, закат ведь…

Дед покачал головой, так, что в его волосах-водорослях запутался бедный головастик. Головастика мне было жалко, но вызволить несчастного я не посмела. Все же дед Ивайло такого не простит. Я низко поклонилась водяному и мудро исчезла с его глаз долой.

Большую часть времени мне казалось, что дед Ивайло мне просто завидует. Завидовать было, в общем-то, нечему — я всего лишь могла проводить на суше гораздо больше времени, чем все остальные обитатели болота. Разумеется, им это было и не нужно, а тем, кто, как Ивайло, иногда любил выбираться на солнышко, приходилось быть крайне осторожными. В самом деле, представьте себе, что сотворилось бы с людьми, если б они увидели эдакое чудище на берегу? Дед Ивайло, он ведь для них как кошмарный сон. Но ведь и на болоте нет худшего предзнаменования, чем увидеть во сне человека.

Если дед и вылезал на берег, то прикидывался пеньком по примеру лешего. А то, что водоросли на голове — так это же болото, мало кто внимания на такое обращает.

Меня же страх людей не волновал — выглядела как человек. Даром, что кожа побледнее, да платье из тины.

Мимо меня с хохотом пронеслись ещё две кикиморы, Стефка и Деница, пренеприятные особы. Всюду вместе, не разлей вода, да только каждая за спиной другой гадости бормочет. А когда они вместе, так вообще хоть уши зашивай, да глаза выскребай. Вот и теперь не удержались.

— О, Златеника, небось, с берега?

Обе гнилушки прекрасно знали, что Ивайло запретил мне выходить на землю. Демоны, да об этом после того скандала знало всё болото. Я стоически их проигнорировала, но словесный понос этих двух просто невозможно было остановить.

— Ой, черными паклями обмоталась и думает, что самая умная?

Да, волосы у меня от рождения были темными. На солнце они слегка отливали золотом, но в воде казались иссиня-черными, как грозовое небо. Этим я и отличалась от всех кикимор в болоте — у них кудри были как положено, светло-зеленые. Я, как и все, вплетала в волосы кувшинки и водоросли, да вот только они на мне не смотрелись. Как говорил наш леший — мне бы в косу ягод морошки, а платье из осенних дубовых листьев.

И глаза у меня были не как у всех, не синие, как прозрачная заводь, а золотые, как закатный лучик. За это меня Златеникой и прозвали. Меня звали осенней лесавкой, просто потому, что было во мне что-то от этого чудного времени года. Бывает, смотришь на кого-то, и думаешь — вот он как зима, холодный, суровый. Бывают люди, которые как лето. Улыбаются, и от одной их улыбки так легко, так радостно становится на душе, что ты готов за ними хоть куда! От меня же, как говорил мне Драгомир, веяло осенью. Он и сам не мог объяснить мне, что это значило, да и я терялась в догадках. Но вот по поводу кого у меня не было сомнений, так это по поводу Стефки с Деницей. Эти подлые змеюки как родились зимой, так и не оттаяли. Я недовольно фыркнула глядя на них, и, ударив воду ногами изо всех сил, чтобы волна пошла прямо Стефке в лицо, поплыла в сторону самой трясины. Наверху мной была непроходимая топь, куда люди ходить остерегались, и поэтому где-то надо мной едва-едва заметно расходились кругами следы от пляшущих анчуток.

В самом сердце топи, средь старых гнилых стволов, которые провалились в болото неведомо когда, жила тетушка Румяна. Никто точно не знал, сколько ей лет. Она была старше даже деда Ивайло, который разменял уже второе столетие. Но если дед Ивайло щеголял мшистой бородой и досадливо крякал на хрупкие сучки, к Румяне года и не притронулись.

Поговаривали, что она никакая не кикимора, а дочь Духа Болота, вечного хранителя и сторожа топи, который блуждает теплой ночью по поверхности и отпугивает людей огоньками. Может, оно и взаправду так и было — болото ей подчинялось. Оно дышало, согласно ухало и ворчало, отвечая на зов Хозяйки. Но сама вечно молодая Румяна отмахивалась перепончатой рукой и загадочно улыбалась, накручивая зеленый локон на указательный палец.