Ирина Лакина - Когда зацветет абелия

– Чудо! Это просто чудо! Да еще и в такой день! – где-то совсем рядом раздался старческий мужской голос. – Поверить не могу!

Я открыла глаза и уставилась на выцветший каменный потолок, когда-то расписанный яркими фресками.

После моего последнего открытия мозг решительно отказался воспринимать новую информацию и отправил меня в благословенный обморок. Очнулась я в большой прохладной комнате на деревянной кровати с соломенным матрацем, сквозь обшивку которого мне в тело врезались острые концы засохших травинок. Через широкое окно с резными ставнями в комнату проникал дневной свет. На стенах висели старые гобелены, а от потушенных недавно свечей исходил запах дыма и воска.

Разумного объяснения всему происходящему я найти не могла. Или у меня развилась особо опасная форма шизофрении, или я действительно каким-то боком проскочила по тому коридору времени, о котором говорила гадалка. В обоих случаях кричать и топать ногами, попутно обвиняя каждого встречного-поперечного в скудоумии, – только себе вредить. Поэтому я решила плыть по течению и поменьше болтать. Глядишь, так в себя и приду, рано или поздно проснувшись в родимой зэгэтэшке.

– Федерика, моя нежная дочь! – надо мной склонилось доброе морщинистое лицо мужчины, глаза которого увлажнили слезы радости. – Моя маленькая Фике! Сколько слез я пролил, оплакивая тебя, сколько ботинок истоптал, прочесывая окрестности, сколько свечей пожег, вымаливая тебя у Господа!

Напудренный парик на его голове съехал набок, а на высоком воротнике-жабо красовалось красное пятно от вина. В нос ударил кислый запах браги. Мой новый папенька, очевидно, любил приложиться к бочке с бордо или каберне. Одет граф был немногим лучше своих крестьян. Разве что одежда была выстирана.

Я опустила взгляд ниже, на свое тело. С меня сняли балахон и чулки и нарядили в светлую сорочку до пят с зашнурованным вырезом на груди. Изрядно похудевшую талию стиснули плотным корсажем из выдубленной кожи какого-то парнокопытного животного.

В корсаже было жарко, зато он приподнял мою грудь, которая теперь весьма аппетитно выступала под одеждой.

– Я упала в обморок? – решила я поддержать беседу.

– О да, мое дитя! – ответил старик, смахнув с лица слезинку. – Матильда и Ян нашли тебя в лесу, одну-одинешеньку, в серой монашеской сутане и драных чулках, напуганную до смерти. Матильда говорит, ты бредила… Бедный мой ребенок. Да благословит их Господь! В награду я отдал им последнюю гусыню со двора. Что толку от гусыни, если она не дает потомства вот уж третий год… Эх…

Мужичок тяжело вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.

– Подумаешь, гусыня… – фыркнула я.

– Да, действительно. Такая мелочь, что и жалеть не стоит, – поддакнул граф, – тем более что сегодня первое летнее полнолуние. Великий день!

К концу фразы голос старика изменился до неузнаваемости. Вместо жалобно млеющего дедульки передо мной возник гордый дворянин, полный надежд и чаяний.

– И что же сегодня за день такой? – осторожно поинтересовалась я.

– День, когда распускаются цветы абелии! – торжественным тоном отчеканил папенька.

– И что?

– Как что? Ты совсем ничего не помнишь? – удивился граф.

– Совсем, – прикинулась я.

– Восемнадцать лет назад я, как и все остальные гранды – вассалы короля Альфонсо II, подписал хартию, в которой обещал его величеству – да упокоит Господь его душу! – если на моем участке в ночь, когда случится первое летнее полнолуние, расцветет дерево абелии, то я отдам свою дочь по достижении ею совершеннолетия в жены инфанту, его наследнику, а ныне – королю.

– А почему король не захотел женить своего сына на какой-нибудь иноземной принцессе? Зачем ему дочери подданных? Это же вроде как не престижно, – усомнилась я.

– Потому что дочери Басконского королевства – самые прекрасные девушки на земле, и так ему поступить велел звездочет, – протрубил граф голосом глашатая, а затем уже тише добавил: – К тому же Альфонсо II разругался в пух и прах со всеми королевскими дворами из-за своего упрямства и нежелания идти в очередной крестовый поход. Ему все отказали. Никто не захотел отдать за юного инфанта Филиппа свою дочь. Однако, – мужчина сощурил глаза и пытливо посмотрел на меня, – раз уж ты совсем ничего не помнишь, открою тебе и истинную причину его склоки с королевскими дворами Европы. Покойный Альфонсо II захватил власть, задушив своего брата – короля Хуана II, а его сына – четырхлетнего инфанта Альваро – сослал в родовое имение бездетного герцога Альба, который и воспитал мальчика как родного сына и даже дал ему свою фамилию. Было это, если память не изменяет мне, двадцать шесть лет назад. Неизвестно, что произошло с ребенком во время заговора, но теперь герцог Альваро Альба носит черную бархатную маску, которую никогда не снимает, да к тому же прихрамывает. Никто из грандов до сего дня не посмел раскрыть ему правду о его истинном происхождении, опасаясь мести короля. Что поделать? – Старик сокрушенно пожал плечами. – Такова его судьба.